— Охренеть.
Зеленая форма медбрата, судя по всему, для Тимура, шапочки, маски, именные бейджики и даже парик — Макс позаботился о том, чтобы мы попали к Когану без препятствий.
— Мы что, его похитить должны? — обалдело произнесла я.
— Хрень, — выдавил из себя в ответ Байсаров, — поехали.
За десять минут мы добрались до больницы. Тачку припарковали в соседнем переулке, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания; прошли через приемный покой, где никому не было до нас дела: больница сегодня дежурила, машины «скорой помощи» безостановочно привозили людей.
Мы быстро переоделись в туалете, — пока я натягивала халат, пряча свою одежду в пакет за бачком унитаза, Тимур успел обзавестись папкой с зажимом и теперь чиркал ручкой что-то на листке бумаги с крайне серьезным видом.
— Руслан Валентинович, — позвала я, появляясь за его спиной. Тимур оглядел меня с ног до головы, пряча лицо за маской. Халат обтягивал в груди и на заднице, словно был маловат, и чувствовала я себя в нем, точно собиралась сниматься в порнушке.
— Идемте, — кивнул он.
Мы беспрепятственно миновали приемное отделение, поднялись на лифте на третий этаж. Медсестра на посту, разговаривавшая по городскому, покосилась на нас, но ничего не спросила. На кушетке, напротив нее, рядом сидели трое мужчин, дожидаясь своей очереди. Несколько пакетов и сумок,в которых лежали их вещи, загораживали проход; сидевший с краю пациент ногой пихнул их в сторону, пропуская нас.
Я шла, старательно пялясь в пол следом за Тимуром, который вольготной, уверенной походкой двигался в нужном направлении, будто все ему было здесь знакомо.
Байсаров рассказывал анекдот, смысл которого я не могла уловить из-за волнения, и лишь хихикала, когда он поднимал тон.
Остановившись возле отделения обсервации, Тимур распахнул дверь, пропуская меня первой. Здесь было тихо и безлюдно: оглянувшись и поправляя парик, грозивший съехать назад, я шагнула вперед, прислушиваясь.
— Триста двадцать седьмая, — подсказал Байсаров. Мы отыскали нужную палату, я скользнула в нее, следом — Тимур. Он щелкнул замком, и замер подпирая дверь.
— Минут пять, не больше, — тихо произнес он, а я кивнула.
Две застеленные кровати пустовали. На третьей, возле зашторенного окна, поодключенный к аппарату, лежал Коган. С нашей последней с ним встречи прошло меньше двенадцати часов, но за это время он не просто чуть не лишился жизни — над ним поиздевались, как могли.
Я подошла ближе, разглядывая его.
Выглядел Матвей паршиво: лицо, похожее на один сплошной синяк, сине-лиловое с разбитой, опухшей губой. Руки, покоившиеся поверх одеяла, были загипсованы до локтей. Похоже, ему переломали все пальцы. Глядя на них, я ощутила, как щиплет глаза от слез, а в горле собирается ком: оставить художника без возможности рисовать, это как… как…
— Тина? — он открыл глаза, подернутые мутной пеленой, пытаясь сфокусироваться на мне.
— Привет, — не придумав ничего лучше, произнесла я. — Кто тебя?
— Я думал… , — он прервался, а я поняла, как тяжело ему даются слова, — это вы.
— Это не мы, — отлепившись от стены, в поле его зрения появился Тимур, — но я могу помочь.
— Кк..кому? — пытаясь улыбнуться, уточнил Матвей.
— Вам. Вашему отцу. Обеспечить безопасность. Сюда смогли пройти мы — пройдут и другие. Зачем они приходили?
— Узнать….
— Что? — я коснулась его плеча, — похоже, единственного места, которое не пострадало.
— Где отец.
— Ты рассказал им? — Коган прикрыл глаза, не отвечая, а я боялась, что он сейчас потеряет сознание, а нас обнаружат. — Матвей!
— Нет, — еще тише прошелестел он.
— Скажи нам, мы на твоей стороне, — в тот момент я и сама верила в то, что говорю.
Он снова открыл глаза, а я, видя этот знакомый неживой взгляд, молила Бога, чтобы он не дал умереть Когану на моих руках. Очередной смерти я не выдержу.
— Матвей, — прошептала я еще раз, вставая перед ним на колени, так, чтобы оказаться напротив его лица, — помоги нам. А мы поможем тебе. Те, кто напал на тебя, могут вернуться еще раз. Мы предупредим отца и защитим его.
Несколько минут я не слышала ничего, кроме тяжелого дыхания художника. Он то открывал глаза, всматриваясь в мое лицо, то закрывал, и в время в те секунды стало настолько тяжелым, густым, что я задыхалась вместе с Матвеем, не находя воздуха дышать в полную грудь.
— Записывайте, — сдался он. Тимур встрепенулся, доставая из кармана ручку, а я выдохнула, почувствовав облегчение. Художник диктовал адрес так тихо и медленно, что нам пришлось склониться над его лицом, вслушиваясь в каждое слово.
— Спасибо, — поблагодарила я от души. Его взгляд помутнел на мгновение, казавшееся мне бесконечно долгим, а потом снова стал осознанным:
— Тина…
— Да, — ответила я, показывая, что здесь.
— Только притворяйтесь… перед отцом убедительней… иначе он не поверит…
— Во что? — сдерживая слезы, спросила я.
— Что вы муж и жена, — Коган нашел силы улыбнуться, и от этого движения из пораненной губы начала сочиться кровь. Я сглотнула, отворачиваясь, и поднялась:
— Выздоравливай.
Мы молча вышли из палаты.
В эту секунду я мечтала оказаться как можно дальше от этой больницы, не видеть раненого художника, который доверился нам, хотя так и не поверил, что мы с Тимуром супруги.
Мимо нас прошел медбрат, звякая каталкой. Я пропустила его внутрь, придерживая дверь обсервации, но он зыркнул на меня из-под густых бровей без доли благодарности.
— Не нравится он мне, — прошептала я Тимуру, останавливаясь на месте.
— Мне тоже. Но это нас не касается.
— Неправда! — разозлилась я, — мы обещали ему защиту! Он доверился нам.
— Не кричите, — поморщился Байсаров, — что вы хотите от меня конкретно в это минуту?
— Позвони Максу, попроси обеспечить ему охрану. А я дойду до него, проверю, что там.
Не дожидаясь ответа, я развернулась назад. Мужчина в белой форме остановился напротив триста семнадцатой, устанавливая на штатив капельницы.
— А Вы кому? — набравшись храбрости, спросила я.
— Больному, в эту палату, — он кивнул в сторону двери, — а что?
— Ему отменили пока все лекарства.
— Да?
— Да, — кивнула я, — только что от лечащего врача.
— Тогда я пошел, — пожал медбрат плечами, а проходя мимо, нарочито задел меня плечом.
Сердце билось глухо в груди; я чувствовала, что к больнице он имеет отношение не больше моего. Скатившись по стене, я уткнулась в колени
