— Ты умная девочка, — кивает одобрительно головой Седой, — но это еще не все.
Я чувствую, как отливает от лица кровь; нервно дергаю себя за конец косы, представляя снова тех, кто издевался надо мной в порту и думаю: было бы неплохо умереть прямо сейчас, на его глазах, чтобы не знать, что он предложит мне дальше. Это даже смешно, — представлять растерянный вид преступника, если меня вдруг резко не станет.
— Ты понимаешь, что все ваше имущество не стоит и трети потерянных нами денег. Но ты можешь отработать их…
— Нет, — я вскакиваю, роняя стул, на котором сижу; бросаю взгляд на окно, мечтая выпорхнуть в него, но Седой, чье имя и прозвище так и остается для меня загадкой, шикает:
— Села!
И я замираю, вглядываясь в его губы, пытаясь понять, что он говорит. Слова доходят не сразу, но когда я осознаю, в чем смысл предложения, вздыхаю почти облегченно: по крайней мере, никакого секса.
Седой дает мне на раздумье два дня. За это время я должна освободить квартиру от своих вещей, не думая о Паше. На похороны я уже не попала: лежала в больнице, приходя в себя. Заявление я не писала: люди Седого, пришедшие меня навестить с пакетом фруктов — словно в издевку, — намекнули, что этого делать не стоит.
— Никто не хотел его убивать, — напоследок заявляет он, а я ненавижу мужчину так сильно, что это чувство почти осязаемо. Оно звенит в воздухе, нарастая и заглушая любой другой звук. Как только за ним закрывается дверь, я иду на кухню, и бью посуду, одну за другой, разбивая ее до мелких осколков. В босые ноги впивается стекло, но я не ощущаю боли и не слышу звуков.
Два дня, чтобы решить, согласиться или нет.
Седой обещает, что в таком случае меня не тронут, а я не понимаю, почему он выбрал именно меня. Что, на свете перевелись бабы, способные безропотно выполнять его задания?
Перебирая варианты, я судорожно решаю сбежать. Хватаю свои пожитки, запихивая все необходимое в спортивную сумку. Прячу волосы под тонкий берет, натягиваю шарф и очки, и через заднюю калитку убегаю из дома.
… Меня находят быстро: высаживают из междугородного автобуса еще до того, как он тронется. Всего три часа я верю в то, что все обойдется, а теперь затравленно смотрю на водителя автомобиля, в котором еду в неизвестном направлении, пытаясь понять, не он ли был одним из тех насильников?
Кажется, я запомнила их троих настолько, насколько это было возможно, но черты лица путаются, и из нескольких разных образов складывается один, который я вижу в каждом мужчине. Такие травмы не заживают быстро, — и я не про физические. Стоит сказать спасибо, что издевались надо мной они без всякой фантазий, и тело мое пострадало куда меньше души.
— И куда тебя несло, дура? — спокойно спрашивает тот, что сидит впереди.
— Ну попробовать-то надо было, — тихо отвечаю я. Наверное, именно в тот момент мне становится понятно, что лучше не сопротивляться. Однажды труп врага проплывет мимо меня по реке, а до тех пор нужно терпеть.
В офисе неизвестной мне фирмы, где в кресле руководителя сидит Седой, притворяясь бизнесменом, я чувствую себя неуютно.
— Это было ожидаемо, — наконец, заявляет он, — поэтомы тебя пасли.
— Понятно, — отвечаю равнодушно.
— В общем-то, ты понимаешь, что выбора у тебя не осталось.
— Зачем я вам? — спрашиваю устало. Меня не обманут его манеры, я слышала речи, лившиеся из его рта, полные блатных слов. И я помню приказ, который он отдавал своим зверям, чтобы те наказали Пашку, насилуя меня. Сейчас он становится главным моим врагом, сосредоточением всего плохого, что может быть.
— Отрабатывать чужие грехи, — коротко отвечает Седой. — Вот с ним тебе придется работать, — и он протягивает фотографию мужчин лет сорока, черноволосого, с острым, хищным носом. — Считай это своим первым экзаменом.
Я забираю из его пальцев снимок, и решаю: если сдам этот «экзамен», то однажды обязательно расправлюсь и с Седым. Помолчав, смотрю ему в глаза:
— Я согласна. Но у меня есть одно условие, — никакого секса.
И он понимающе кивает, отворачиваясь, но я не верю, что в его душе зашевелилось хоть что-нибудь после моих слов.
… Через день меня перевозят в другой город, в однушку на шестнадцатом этаже, из окон которой открывается вид на реку и кладбище. Железная дверь закрывается на ключ снаружи, внутри нет даже ручки. На окнах их тоже нет — боятся, что я улечу, если смогу открыть.
Уже этим вечером я знакомлюсь в ресторане с Давидом, чье фото впечатано в мою память.
— Привет, — улыбается он, присаживаясь ко мне первым в ресторане отеля. Я смотрю на него чуть с ленцой, потягивая коктейль, и представляю, что все это творится не со мной. Это не Кристина, это другая девушка, — чужая, ярко накрашенная, одетая в дорогое, но вызывающее платье.
Я не для дешевых мужчин.
Через два часа Давида ограбят, оставив без денег, которые он привез на покупку нескольких распиленных джипов. Он будет искать меня, но я надежно спрятана: и от него, и от всех последующих кинутых на бабки людьми Седого.
Им удается прятать меня с легкостью, но ровно до тех пор, пока один из «клиентов» не умирает у меня на руках.
Глава 23
Довольно быстро я взяла себя в руки. Мы шли с Тимуром вглубь базы, туда, где виднелся сосновый лес. Набирая воздух полной грудью, я старалась дышать как можно медленнее. Чирикали птицы, солнце жарило через облака, а я мяла сорванную травинку в руках до тех пор, пока она не превратилась в кучку мусора.
— Почему Вы так болезненно отреагировали на Когана? — Байсаров не мог не задавать своих вопросов.
— Устала.
— Где Вы провели ту ночь, когда Матвея избили?
Я остановилась, оглядываясь на него:
— Гуляла.
— С кем?
— Одна.
— Хм…
Взгляд Тимура был красноречивее слов. Он не верил мне, а я не собиралась раскрываться ему. Мы в очередной раз зашли в тупик, — именно тогда, когда лучше всего было бы работать сообща. Но говорить ему о Леше… Нет, что угодно, но признаваться нельзя.
— Я хотела… подумать. Как лучше поступить.
— И что?
— У некоторых ситуаций… нет выхода. Точнее, есть, но только один: плыть по течению и слушаться тех, от кого зависишь.
— Бред, — жестко отрезал Тимур, — всегда найдется альтернативное решение.
— И это ты мне говоришь? — я вскинула брови, — да ты же сам работаешь на Бро против своего желания!
— Такова
