— Нам приятно приветствовать вас дома, — серьезно проговорил Даро, скрывая радость, как и положено по этикету, но взгляд был полон ею, как весенний ручей — солнцем.
— Я рад вновь служить вашему дому, господин, — ответил Наставник.
Риэ невольно додумал несказанное: «…и нянчить ваших детей». Даро, видимо, сделал то же, лицо затуманилось, словно на светило наползла туча. Он кивнул Наставнику, развернулся и пошел по коридору. Риэ едва слышно вздохнул. Нельзя вечно бегать от неизбежного…
— Я исполняю твое приказание, — догнав Даро, сказал он.
Тот поджал губы.
— Лэрнен Шуа считает, что разговорный язык Туа улучшился, — продолжал Риэ.
— Как ты вообще можешь… — рявкнул Даро, резко остановился, потом взял себя в руки и уже совершенно другим тоном спросил: — Как тебе проводить время с паури?
Риэ остро захотелось напомнить Даро то, что проповедовал Энсо — к примеру, не судить одного за грехи других, но было не время и не место. Риэ задумался, как лучше ответить на вопрос и медленно проговорил:
— Она не такая, как я думал.
Быть может, Наследник пожелает расспросить его, наконец-то сделает хоть четверть жеста навстречу… Но Даро снова отвернулся и ускорил шаг.
— Я благодарен тебе за выполнение этой обязанности. При дворе все знают, что ты мой близкий друг, и если Майко общается с тобой, то ее примут и они.
— Тебе самому стоит узнать ее получше, — сказал Риэ, — Попробуй.
— У меня еще будет для этого полно времени, — отмахнулся Даро.
— Упрямый гайрун на скале, — одними губами прошептал Риэ.
Даро, не глядя на друга, улыбнулся.
***
Риэ удивился, услышав голос Туа из дворцовой игровой и найдя ее там, окруженную пятком малышей — детей придворных. Они держали в руках какие-то белые жгуты, которые пальцы паури ловко сплетали в узор. Присмотревшись, Риэ узнал в материале волокнистые корни хвойных деревьев аале. В Красных Песках из них тоже мастерили разные поделки. Риэ отступил в тень колонны, пока его не заметили, и стал наблюдать.
Туа говорила вполголоса, дети слушали, вставляли свои фразы, периодически направляя корни аале в ту или иную сторону. Мальчишка в сиреневой мантии обернулся и лукаво взглянул на Риэ.
— Мы тебя слышим!
Тот улыбнулся и вышел из укрытия. Туа подняла глаза, смутилась и, вынув из детских ручек белые полоски корней, смотала рукоделие.
— Что вы делаете? — с любопытством спросил Риэ.
«Туа рассказывает сказку», — показала совсем мелкая икринка с хвостиком светлых волос на макушке.
«А мы говорим, как дальше будет», — важно кивнул мальчик в сиреневом.
— Мы часто делали так дома, — подала голос Туа. — Узор зависит от истории… У нас было много таких сказок. Висели над постелями, как обереги.
Она поднялась, и малыши разочарованно вздохнули, провожая глазами клубок корней.
— Я не хотел мешать.
— Мне все равно пора возвращаться к занятиям, — качнула головой паури.
Она не носила высоких причесок, как здешние модницы, а предпочитала рассыпанное по спине сложное кружево тонких кос. Риэ прошел в коридор, подождал паури. Он вполне может выйти из дворца и со стороны заката — крюк небольшой.
— Ты читаешь наши предания?
— Да, — отозвалась девушка. — И не только предания.
— Гораздо больше о вселенной можно узнать, если читать на юнилингве, — заметил Риэ.
— Но зачем? — распахнула алые глаза паури.
Риэ с усилием отвел взгляд.
— Разве тебе не интересно?
— Интересно, — спустя мгновение ответила она. — Но угодно ли столь многое знание богам?
— Конечно, угодно, — улыбнулся Риэ. — Для чего они создали такой огромный и прекрасный мир, как не для того, чтобы мы его изучили?
Ветер с океана приносил с собой оседающую на губах соль, развевающиеся концы пояса Туа то и дело задевали запястье Риэ.
— Я уже почти привыкла, что здесь не нужно бояться своих суждений, — сказала девушка. — И целыми днями думаю, думаю… даже ночью.
— Когда же ты спишь? — усмехнулся Риэ.
— Иногда на лекциях по астрономии, — хихикнула она, но тут же серьезно спросила: — Многие звезды названы буквами и числами. Отчего не дать им имен, прекрасных, как они сами?
— Имен во всех языках Королевства не хватит на все, — рассмеялся Риэ.
— Звезды на голопроекциях живые, — продолжала Туа, — Каждая отлична от другой. А цифры словно убивают эту жизнь. У маленьких девочек тоже нет имен, — помолчав, добавила она.
— Нет имен? — переспросил Риэ. — Как же тебя называли?
— Меня назвали только перед отлетом. До этого тоже был номер, — она подняла лицо и медленно проговорила, глядя в огненные облака над городом: — Я вторая дочь пятой жены князя Майко. Два-пять. Но Крошка и Зубастик называли меня Мамой. Один раз это услышал советник князя, и нас всех высекли, а Крошке тогда не исполнилось и пяти. Я скучаю по ним, — опустила голову девушка.
Тонкие пальцы с золочеными ногтями машинально сплетали и расплетали корни.
— Твои сестры? Братья?
— Не мои. Но с младшими возились мы, в женском доме нет различий в положении. Разве что старшая жена имеет некоторые права. Она была хорошей. Защищала нас… потом ее убрали. Может, кто-то из других жен донес на нее князю…
Риэ поджал губы, подумал и задал вопрос, желая развеять ее печаль:
— Почему Зубастик?
Туа улыбнулась.
— Малыш как-то раз укусил своего отца за руку, когда тот пришел в женский дом. Вцепился и повис. Ему только-только исполнилось два оборота.
— Что с ним сделали? — с опаской спросил Риэ.
— Ничего. Он был тогда единственным сыном князя, что с ним могли сделать? — Туа прошла несколько шагов, потом продолжила: — Мы спали вместе, втроем. Находили уютный уголок, Крошка с Зубастиком стаскивали туда подушки… чаще всего у окна, где барахлило силовое поле. Там пахло цветами.
— Ты все же съела тот цветок, не так ли? — ухмыльнулся Риэ, когда они остановились возле высоких дверей хранилища книг.
— Мы разделили его поровну, — бесстрашно вернула ему улыбку Туа. — И после весь день маялись животами.
***
Даро открыл глаза и потянулся. В высокие окна вливалось рассветное золото, от столика у постели доносился аромат утреннего травяного напитка. Даро внезапно осознал, что впервые за долгое время заснул без помощи кайон и проснулся выспавшимся. И не нужно
