Жрец поднял руку и торжественно провозгласил:
– Приветствую вас, братья и сестры! Мы собрались здесь по зову владыки, и я прошу палача назвать причину нашего сбора. Во имя Камня!
Пашка откашлялся и громко сказал, обращаясь к толпе оглушенных так, будто это и вправду было народным вече:
– По приказу владыки в связи с подлым нападением на нашего брата было проведено расследование. Виновный найден, и он понес заслуженную кару. Но я должен назвать еще одного виновного, который, надеюсь, не уйдет от ответа. Я обвиняю жреца в преступном бездействии, чуть не приведшем к гибели брата-птицелова. Во имя Камня!
Произнося последние слова, Пашка резко вскинул руку и указал на жреца. Тот стоял бледный и растерянный – видно, не ждал подвоха. Сашка снова поймал себя на мысли, что сейчас ему не хватает реакции толпы, точно так же, как это было, когда он наблюдал за поединком Грушина и Комова. Без шума, аханья, хоть какого-то отклика зрителей на слова говорившего все это выглядело абсурдом, игрой в деревянных солдатиков. Тишина давила на уши, вызывала чувство тревоги.
Голос Камня раздался неожиданно. Говорил он не вслух, а звучал в головах у присутствующих – Сашка заметил, как поморщилась Юлька, дернулся профессор, напряженно замер Павел.
«В чем именно ты, брат, обвиняешь жреца?»
Пашка обернулся к Камню-глазу и отвечал, уже глядя на него:
– Мне удалось установить, что жрец под видом поддержания порядка занимался устройством своей личной жизни, что прямо противоречит его обязанностям и подвергает риску присутствующих здесь братьев и сестер. И живых, и оглушенных.
Камень молчал. Жрец попытался что-то сказать, но, вероятно, тут же получил индивидуальный приказ свыше дать возможность высказаться палачу. Пашка, ободренный отсутствием ответа со стороны оппонента, продолжил свою речь:
– Надеюсь, уважаемый жрец не будет отрицать, что скрывает среди братьев-оглушенных замаскированного живого или даже нескольких?
– Я уже отвечал на этот вопрос! – крикнул жрец, выходя из себя. – Да, среди братьев есть живой, но его деятельность направлена как раз на укрепление безопасности проживающих здесь людей.
– Предъявите нам своего шпиона! – потребовал Павел. – Или вы боитесь, что он расскажет нам такое, что только подтвердит выдвинутые против вас обвинения?
– У вас нет права требовать рассекречивания солдата. Его пребывание и статус в секте разрешены владыкой.
Но Камень, похоже, был другого мнения. Сияние вдруг стало ярче, по рядам пошли алые сполохи. Сашка почувствовал внезапную резкую боль в виске и, посмотрев на стоящих рядом, понял, что они испытывают те же неприятные ощущения. Павел и жрец скривились, отходя в стороны от кристалла. Сияние Камня, как фонарь, высветило толпу оглушенных. Сектанты стояли, по-прежнему не шелохнувшись, но когда красное свечение усилилось до максимальной яркости, один монах из третьего ряда с подвыванием рухнул на землю, схватившись за голову обеими руками.
«Приказываю подойти ближе», – негромко произнес Камень, убирая болевую волну.
Сашка понял, что Камень сейчас играет против жреца, но праздновать победу было рано. Без серьезных обвинений не обойтись, а они располагали лишь догадками. Оживший монах понуро побрел к центру. Он оказался совсем молодым парнем и выглядел знакомо, но Сашка никак не мог вспомнить, где мог его видеть.
– Признаешь ли ты, брат, что по приказу жреца шпионил за живыми? – приступил к допросу Павел.
Монах молча кивнул.
– Признаешь ли ты, брат, что состоял с ним в любовной связи?
Монах снова кивнул. Казалось, его единственным желанием было провалиться сквозь землю. Жрец при этом сохранял видимое спокойствие, вероятно, не чувствуя особой вины. Пашка резко обернулся и, обращаясь теперь уже к жрецу, выкрикнул:
– Признаешь ли ты, жрец, что еще до появления солдата вступал в связь с оглушенными братьями-монахами?
– Нет! Не признаю! У вас нет доказательств! – взвизгнул жрец. – Это бред!
– Признаешь ли ты, жрец, что обманывал владыку, скрывая от него свои поступки?
Жрец впал в ступор. Он моргал глазами и явно не знал, что ответить – мучительная борьба отражалась на его лице. Похоже, за душой у ставленника действительно были грязные делишки, которые он предпочитал не афишировать. Павел хищно улыбнулся.
«Обвинение серьезное, – медленно изрек Камень. – И я бы потребовал доказательств, если бы у меня не было возможности узнать все самому».
В следующую секунду в лицо жреца ударил красный луч. Тот дрогнул, упал на колени, задергался, как от электрического тока. Камень, очевидно, выворачивал его память, вытаскивал спрятанные от посторонних глаз события, причем делал это без лишней деликатности.
Наконец луч погас. На жреца было жалко смотреть – не вставая с колен, тот простирал руки к сияющему кристаллу и вопил:
– Прости, владыка!
«Мразь! – пронеслось в голове у Сашки. – То, что ты обманывал других, неважно, но ты обманул меня, и за это будешь наказан!» Голос Камня был полон презрения. Все замерли в ожидании развязки, сейчас даже живые походили на своих оглушенных собратьев. Сердце Сашки сжалось – вот он, момент истины.
Невидимая волна сбила жреца на землю, он хватал ртом воздух, задыхался, будто из его легких откачали воздух. От Камня протянулся тоненький луч, сфокусировавшийся на теле поверженного монаха красной точкой. Сходство с лазерным прицелом было поразительным. На секунду показалось, что череп жреца сейчас поразит выстрел снайпера, но луч скользнул по телу, от макушки до пят, будто разрезая его напополам, а затем переместился дальше, словно выбирая новую цель. Сашка инстинктивно сделал шаг вперед, загородив собой Юльку.
«Приветствуйте нового жреца, – изрек Камень. – Я сделал свой выбор!»
Искрящаяся точка совершила несколько витков вокруг сгрудившихся живых, остановилась на балахоне Павла где-то в области сердца и взорвалась, осыпав избранника сотней мельчайших искр. Тот глубоко вздохнул, принимая свою судьбу. В глазах его засветилось торжество.
Теперь уже бывший жрец поднялся с земли, развернулся и встал в строй оглушенных. Александр увидел знакомый пустой взгляд и ничего не выражающее выражение лица. Личность низложенного ставленника была стерта, некогда грозный распорядитель был вычищен до дна и теперь уже ничем не отличался от других оглушенных братьев-монахов.
– Это он еще легко отделался! – прошептала Юлька с презрением и гневом. Стоящего рядом с ней ученого била мелкая дрожь. Это особенно было заметно по кончикам пальцев, выступающим из широких рукавов балахона.
Тишину нарушил крик солдата:
– Я не хочу с этим жить! Избавьте, сотрите память!
Он бросился к сияющему кристаллу, словно боясь, что сейчас все закончится, все разойдутся по своим делам как ни в чем не бывало, а он останется со своим позором, в ничтожной роли бывшего шпиона и раба страстей некогда могущественного сластолюбца.
«Иногда достаточно только попросить», – мягко сказал Камень, и рассеянный луч коснулся головы просителя. Красные сполохи заиграли на лице монаха, и оно вскоре просветлело.
