Агари включила записывающий модуль на своем наручном терминале и поднесла его к пухлым губам:
– Тринадцатое, ноль второго, шестнадцать тысяч сто семьдесят второго. Председатель: инквизитор Ка Эф Агари. Допрашиваемый: сьельсин-ксенобит, в сообщении из Калагаха названный Уванари. Ассистенты: братья Ром и Удан, а также переводчик из мирян.
Делая эти заметки, она прищурила черные глаза и опустила лицо к голографическому устройству на запястье.
– Ты был капитаном корабля, сбитого над этим миром?
Допрос начался в том же духе: холодный, отчужденный и бесстрастный, как сама эта комната. Я был при этом всего лишь прибором, заменой автотранслятора, какими привыкли пользоваться тавросиане, норманцы и экстры. Я и в самом деле старался быть чем-то меньшим, чем есть на самом деле, устраниться от этого ужасного действа.
«Просто уйди в себя», – мысленно повторял я. Не афоризм схоласта, а соломинка, за которую цеплялся молодой человек, оказавшийся так далеко от дома.
– Я Итана Уванари Айятомн, ичакта корабля «Йад Га Хигатте».
По ровному голосу существа я понял, что это был сьельсинский эквивалент представления по имени, званию и личному номеру. Мое сердце окаменело в ожидании крови, которая должна была вскоре пролиться.
Инквизитор Агари кивнула, выслушав перевод:
– Зачем вы прилетели на Эмеш?
Я заменил «Эмеш» на «этот мир», понимая, что название планеты ничего не скажет сьельсину.
К моему ужасу, Уванари в ответ лишь повторило:
– Я Итана Уванари Айятомн, ичакта корабля «Йяд Га Хигатте».
Кем бы ни была инквизитор, но только не идиотом, не способным опознать повтор. По ее знаку один из двух катаров приблизился, обошел вокруг сьельсина и включил механизм в задней части креста, повернувший руку существа так, чтобы легче было до нее дотянуться. Рука по-прежнему оставалась закрепленной, а катар – без предупреждения и без колебаний – оторвал блестящий коготь с большого пальца Уванари. Коготь был толще человеческого ногтя и сломался с сухим треском. Но строение тела не сильно отличалось, и сьельсин с трудом сдержал крик, когда кровь, еще более темная, чем сутана катара, закапала на решетку под крестом.
– Скажите ему, что у него есть еще одиннадцать пальцев.
Вместо этого я пробормотал:
– Мне очень жаль. Я пытался остановить их, но…
Что тут еще можно было сказать? Я замолчал, стараясь смотреть куда-нибудь в сторону, но отыскал взглядом лишь наше тусклое отражение в полированной металлической стене. Я представлял, как то же самое повторяется снова и снова с каждым из пленных, пока последнее существо не впадет сначала в бешенство, потом в безумие и наконец не умрет, израненное, истекающее кровью. Древние считали, что пытки – это не метод, что ими ничего не добьешься. Не скажу, что они были не правы, но сила Капеллы заключалась не в том, чтобы с помощью пыток выяснить правду, даже когда это удавалось сделать. Скорее уж они приучали к страху сильных мира сего, включая и самого императора. А теперь приучали сьельсина.
«Просто уйди в себя».
Я молил неизвестно кого и неизвестно о чем. А затем застыл на мгновение, сообразив, что не перевел последнюю фразу Агари. Не угрожал Уванари, а извинялся перед ним, но никто этого не заметил. «Никто не заметил!» Я мог говорить все, что захочу, мог идти своей дорогой, какой бы они ни была, и получить ответы. Нужно только быть очень осторожным.
– Зачем вы прилетели на Эмеш?
– Я Итана Уванари Айятомн, ичакта корабля «Йяд Га Хигатте».
– Зачем вы прилетели на Эмеш?
– Я Итана Уванари Айятомн, ичакта…
– Зачем вы прилетели на Эмеш?
– Зачем вы прилетели…
– Зачем вы прилетели…
Уванари оторвали семь когтей, прежде чем он ответил, прежде чем произнес одну-единственную фразу:
– Balatiri! Civaqatto balatiri!
«Мы прилетели, чтобы помолиться здесь».
Я выругался, а инквизитор Агари удивленно приподняла брови.
– Оно говорит, что они прилетели молиться, – объяснил я.
Вырванные когти лежали в стальном контейнере на тележке. Сквозь морозный воздух в комнате я уловил металлический запах крови.
Следующий вопрос инквизитора утонул в словах ичакты. Глубокий голос Уванари срывался от боли, но оставался разумным:
– Мы не предполагали, что здесь есть ваши люди. Прыгали вслепую. Мы не знали.
– Не знали? – повторила инквизитор, когда я перевел, и катар по ее сигналу ткнул Уванари шокером.
Существо дернулось от удара током, напрягая мускулы, связанные кожаными ремнями.
– Как вы могли не знать?
Инквизитор резко махнула рукой, и я, уже начав машинально переводить, умолк, наблюдая за тем, как она обдумывала слова сьельсина и набирала запрос на своем терминале. Алгоритм. Прокляни меня Земля, она сверяла свои вопросы с алгоритмом! Обыденность этого факта причинила мне чуть ли не физическую боль. Это была даже не религия. Просто работа.
Инквизитор помедлила еще немного и спросила у меня на галстани:
– У сьельсинов есть религия?
– Я мало что об этом знаю, – ответил я, сожалея, что их бог не может прихлопнуть этот стальной пузырь вместе со мной. – Слово, которым они называют бога, означает… «хранитель». Или «учитель». Это все, что мне известно. К сожалению.
Она взмахом руки приказала мне замолчать. Я чувствовал, как в ее мозгу охотника выстраивалась логическая цепочка. Сьельсины. Развалины. Тихие… Знала ли она об этой гипотезе? Она видела перед собой ксенобита, прилетевшего в мир других ксенобитов. Колонов. И она сделает вывод – правильный или нет. Фанатики из Капеллы, убежденные в превосходстве человека, несомненно, сожгут умандхов живьем, посчитав, что те как-то замешаны в войне сьельсинов против людей. Опять погромы, опять шествия истинно верующих.
– За вами следом должен прилететь кто-то еще?
Кровь капала с семи из двенадцати пальцев, черная, как нефть.
– Нет, – Уванари отрицательно закрутило головой.
Не в силах произнести ни слова, я тоже покачал головой. Инквизитор подняла руку, и катар, вместо того чтобы вырвать сьельсину еще один коготь, отрубил фалангу пальца, до самого сустава. Его напарник положил обрубок в стальной контейнер на скамье около дальней стены, рядом с глубоким выгнутым умывальником. Они действовали без всякой злобы, без торжественности или театральности, просто отсекли палец нажимным ножом. Я почти поверил, что хрупкие кости треснут, и Уванари развалится на части, как разбитая статуя. Но оно только закричало.
– Зачем вы это сделали? – возмутился я. – Оно же ответило вам!
– Слишком легко, – объяснила инквизитор и посмотрела в камеру, словно пророк на своего бога, словно оттуда должны пролиться ответы на все вопросы. Не меняя позы, она дождалась, пока Уванари перестанет кричать.
Когда завывания сьельсина затихли, я обратился к нему:
– Мне очень жаль. Я не знал.
Уванари обожгло меня взглядом, закусив блестящими зубами губу, тяжело раздувая щеки и ноздри. Но ничего не сказало, не захотело ничего говорить.
– Переводчик! Не разговаривайте с допрашиваемым! – снова рявкнула инквизитор.
Я гневно посмотрел на нее, находясь в таком состоянии, что уже совсем не беспокоился о том, что передо мной инквизитор Капеллы,
