– Нужно навести здесь порядок.
Она встала у окна, темный женственный силуэт на фоне раскинувшегося внизу города. Я вздохнул.
– Слуги все сделают, – проворчал я, но принялся собирать карандаши со стола и с открытого листа блокнота, на котором была изображена рука ксенобита: шесть когтистых пальцев, на каждом пальце по лишней фаланге, каждая фаланга длинней человеческой. Когти оставались только на трех пальцах, а один был отрезан до сустава. На запястье виднелась полоска содранной до мяса кожи, шириной в два дюйма. На первый взгляд могло показаться, что это иллюстрация к древнему, но фантастическому трактату по анатомии. Могло бы, если бы не боль. Боль просто изобразить и еще проще почувствовать.
– Когда вы в последний раз выходили отсюда? – спросила Валка и повторила: – Вы ужасно выглядите.
– Не было времени следить за собой! – Слова прозвучали жестче, чем я хотел, тусклые и холодные. – Я был… не хочу говорить, где я был.
Валка присела на валик дивана напротив меня. Свет от окна падал на нее сбоку, делая черты ее прекрасного лица более резкими, но золотистые глаза все так же блестели, хотя один из них оказался в тени.
– Я слышала, – ее мелодичный голос дрогнул, – Анаис рассказала мне.
– Вы виделись с ней?
Я обхватил голову руками и уставился на густой ковер с черно-белым геометрическим узором, имитирующий тавросианские образцы, очень популярные в Вуали и других колониальных мирах. Мне не хотелось думать об Анаис, о том, кем она была.
– Она беспокоилась за вас. Сказала, что Капелла заставила вас быть переводчиком на допросах сьельсинов…
Я поднял голову, отыскивая какой-нибудь позабытый бокал с остатками вина, но ничего не нашел.
– …А еще она сказала, что это благодаря вам их взяли в плен живыми. Она считает вас героем.
Мой измученный криками разум не в силах был вынести ядовитую иронию, которую Валка вложила в свои слова.
– Она не понимает, что говорит. Ей кажется, что это было грандиозное приключение. Ничего подобного, Валка.
Мой голос повышался с каждым стаккато отрывистых фраз, пальцы сжались, словно превратившись в когти. Под конец я почти кричал, яростно сверкая глазами.
Валка выругалась на своем языке, а затем прошипела:
– Имперцы.
Ее любимое словечко. Каким-то образом презрение Валки успокоило меня; было утешительно сознавать, что кто-то еще во Вселенной разделяет мой гнев, как свет тянется к свету через темную материю цивилизации.
– Неужели они не могли использовать автотранслятор, как вся разумная Вселенная?
Она отбросила волосы с ушей. Мне бы хотелось сделать это за нее.
– Что использовать? Ах это…
Машинный разум, одно из тех вспомогательных устройств, которые тавросиане считают обыденными, а Капелла объявила греховными.
– Вы же сами знаете, что не могли.
Ее необыкновенные глаза вспыхнули. После недолгого дружественного молчания она спросила:
– Какие они?
– Сьельсины?
Я посмотрел в окно, поверх красных и серо-металлических крыш, на огромное посадочное поле, пытаясь отыскать в этом лабиринте место, где другого, более молодого Адриана бросили умирать голым и беззащитным. Я так и не вернулся туда, не отплатил сполна старой карге из госпиталя, не отомстил тем рабочим, что ограбили меня. Не узнал и о том, что произошло с Деметри и его командой. Почему все вышло именно так? Земля, бог и император, я должен был оказаться на Тевкре, в Нов-Сенбере. Должен был со временем стать Тором Адрианом… уже стал бы и носил бы зеленую одежду. Но миром движут другие силы, более могущественные, чем человек. Силы, которые, подобно времени и приливам, никого не ждут. Даже император, даже звездный свет и те склоняются перед мрачной мощью естественных законов.
Я помедлил, несколько раз вздохнув, и ответил:
– Они… они похожи на нас, но не настолько, как я поначалу думал.
Я рассказал ей все: о нашем спуске в подземелье, о схватке в усыпальнице Тихих, об Уванари и Танаране. Однако промолчал о моей неприглядной роли в допросе сьельсина в тоннеле. Было бы проще сказать, что я просто не хотел, чтобы мнение Валки обо мне, лишь недавно улучшившись, снова изменилось, но на самом деле я просто не был в тот момент уверен, что смогу говорить об этом эпизоде. От одних только воспоминаний о нем мне становилось дурно.
– Но нам нечего опасаться, – я потер глаза кулаком и откинулся на мягкую спинку кресла, – по крайней мере, я так считаю. Не похоже, чтобы это был боевой корабль сьельсинов. Даже Капелла понемногу начинает в это верить.
Я слабо улыбнулся.
Валка слегка подалась вперед, напряженно глядя на меня:
– И они не попытались… – Она изобразила рукой режущее движение поперек горла.
– Убить меня? Нет, не пытались. Сейчас я им нужен.
Я встал, взял пару забытых бокалов с буфета между креслом и кухонным уголком. Наполнил один из них водой из фильтра, выпил, наполнил снова.
– Не хотите воды? Вина у меня, наверное, не осталось.
Валка замахала рукой, отказываясь, и я тяжело оперся о гранитную столешницу и сказал:
– Я пытался убедить рыцаря-трибуна, что мы можем использовать пленных как заложников, чтобы заключить мир со сьельсинами, но она не стала меня слушать. Граф даже не появляется на заседаниях совета. Думаю, он просто хочет, чтобы все поскорей закончилось.
«А еще я думаю, что сьельсины поклоняются Тихим», – едва не сболтнул я, но помешала давящая свинцом усталость и болезненное покалывание в затылке от ощущения, что за мной следят, которое почти оставило меня в Калагахе. Я оглянулся на одну из наиболее заметных камер – крохотную черную линзу, встроенную в панель освещения и кондиционирования воздуха. Вне всякого сомнения, один из десяти тысяч глаз, объединенных в сеть и поставляющих информацию в контрольный пункт службы безопасности, где все записывается, если вообще не контролируется наблюдателями в активном режиме.
– Разве можно винить его за это? – спросила Валка, проведя рукой с кольцами по черным линиям на своем обнаженном левом предплечье.
– О боги, нет, конечно!
Я раскрутил стакан, как волчок, так что тяжелое стекло задребезжало, но тут же протянул руку, чтобы остановить вращение, и сказал:
– Мы должны стремиться стать лучше, не быть anaryoch.
Валка фыркнула, но в резких чертах ее лица проявилась улыбка:
– Ваше произношение… Знаете, оно просто ужасно.
– Нисколько не сомневаюсь.
Я снова раскрутил стакан. Пока мы говорили о вполне безопасных вещах, но мне хотелось сообщить ей еще многое, чего я сказать не мог, и это раздражало меня.
– Жаль, Валка, что не могу рассказать вам больше. Честное слово, жаль.
Никогда не знаешь, кто подслушивает твои слова. Считается, что эти записи изучает только служба безопасности, но глупо надеяться, что
