– Если ты умрешь здесь, кто будет допрашивать моих людей? – просто сказало Уванари. – Чтобы говорить с ними, нужен ты.
– Найдут другого переводчика! – Мой голос дрогнул от отчаяния. – Без меня твои люди погибнут.
– Они и так погибнут, – возразило Уванари, – но я не хочу, чтобы их мучили.
Существо снова бросилось вперед неловкими, дергаными движениями, утратив координацию из-за боли и долгого висения на кресте. Я отскочил в сторону и укрылся за крестом, заставив сьельсина остановиться. Даже в лучшие дни, без доспехов и с таким оружием, какое было у меня сейчас, я стал бы для него легкой добычей. Оно было крупней меня, выше, с более длинными руками, а также когтями, клыками и рогами, достаточно острыми, чтобы убить человека, и с мускулами, усиленными специальными практиками, не дающими им атрофироваться в космосе. Как я мог надеяться, что устою против всего этого со своим жалким ножом? Уванари махнуло левой рукой – той, на которой еще оставалось четыре когтя, – но я поднял нож и порезал ему предплечье острой кромкой, а потом развернулся и опустил перекладину креста, чтобы отгородиться от противника.
– Я хочу спасти их! – проговорил я сквозь стиснутые зубы. – Честное слово! Договориться…
Схватив перекладину креста, я рванул ее вверх, пытаясь попасть по лицу сьельсина, а сам отскочил назад.
– Я хочу связаться с вашим аэтой. Все, что я сказал, это правда.
– Paiweyu.
«Мне все равно».
«Гиллиам». Я точно помню, что подумал тогда о нем. Совершенно отчетливо увидел перед собой горбатого интуса, смотревшего на меня от дальней стены комнаты. «Снова Гиллиам». Глупость и самонадеянность толкнули меня туда, где я не хотел быть, и лишили свободы выбора. Я оказался жертвой, но только не судьбы, а собственных логических построений.
Шипя, словно клубок змей, Уванари выскочило из-под перекладины креста, прижимая забинтованную руку к груди, а здоровой пытаясь схватить меня. Я полоснул ножом, но сьельсин успел убрать руку. Нож со свистом рассек воздух и звякнул по металлической опоре креста. Существо тяжело протопало мимо меня, его пальцы забарабанили по тележке с инструментами. Возвратилось оно с той самой булавой, что разбрызгивала свинец, еще туманно-оранжевой после охладительного лотка. Я с проклятиями увернулся от удара, не рискнув парировать его.
Между нами теперь не было ничего, кроме пустого пространства. Мы стояли на расстоянии около метра друг от друга – я принял низкую защитную стойку и поднял нож, Сьельсин поигрывал булавой.
– Остановись! – Я сделал выпад, но Уванари отбросило мою руку в сторону. – Энергию скоро опять включат. Они вернутся сюда!
Противник махнул булавой сверху вниз, едва не задев мой висок. Тяжелый шар ударился о перекладину креста, металл затрещал и согнулся. Уванари не ответило мне, оно наконец-то разгадало тайну тонкого бронзового кольца на рукоятке пыточного устройства, которое включало нагревательный элемент круглого наконечника.
В темноте расцвел померанцевый огонь смерти, красные отблески ложились на искаженное лицо нагого нечеловеческого существа. Только глаза его оставались темными – бездонные ямы, уходящие сквозь пол бастилии в непостижимую глубину черного космоса. Оно оскалилось, сверкнув обсидиановыми зубами в дьявольском свете пыточной булавы. Затем размахнулось и опустило оружие на меня.
В фехтовании на мечах, парируя удар, обычно бьют клинком по клинку. В схватке на ножах чаще атакуют руку. Я шагнул навстречу удару, перехватил запястье сьельсина свободной рукой, потянул вниз и провел ножом по его предплечью, сдирая кожу, как плотник строгает доски. По всем законам кровь должна была черным потоком хлынуть из раны. Но она лишь едва закапала.
Однако Уванари все-таки выругалось и отступило в угол, к тележке с хирургическими инструментами. Я продолжал наступать, но задержался на мгновение перед новым выпадом. Сьельсин снова махнул булавой, и моя заминка спасла мне жизнь. Свинец обжигающим дождем пролился мне на левое плечо, когда я поднял руку, чтобы отразить удар. Спину обдало жаром, боль проросла сквозь плоть, словно свежая трава. Я услышал собственный крик, звучавший откуда-то издалека, словно эхо в глубоком колодце. Что-то ударило меня по спине, но я почти не почувствовал толчка из-за ожога. Я отлетел в угол и опрокинул тележку. Хирургические инструменты и пыточные приспособления рассыпались по полу, мешая мне подняться на ноги. В воздухе пахло дымом и горелым мясом, и мне почудилось, будто моя рубашка еще дымится. Неподалеку лежал труп брата Рома со слишком хорошо заметной окровавленной дырой на месте разодранного горла. Его убийца стоял надо мной, на металлической стене дрожала в свете раскаленной булавы его тень. Я рассмеялся, покачал головой и встал на четвереньки, пытаясь одной рукой нащупать в темноте хоть что-нибудь, чем можно было бы защититься.
– Dein? – Уванари остановилось, поддавшись тому же самому любопытству, которое было моим главным грехом. – Что ты делаешь?
Оно никогда прежде не слышало человеческого смеха и не поняло, что означает этот звук. Я тоже не понял. Наверное, это было рыдание.
Я не стал делать резких движений, а только лишь сказал:
– Однажды я видел, как казнили одного твоего соплеменника. И теперь понял, что это очень похоже.
Мой голос дрогнул от жара, все еще терзавшего плоть, свинец остывал и затвердевал на коже, словно воск. В голове зазвучал шепот Гибсона, снова и снова пытавшегося сказать мне, что страх отравляет, но я не нуждался в этом напоминании. Страх исчез, выгорел дотла. Бок и спина пульсировали болью, там, где расплавленный металл стекал и застывал на моей коже. Боль заслоняла все остальное, не позволяя думать ни о чем другом. Я отважился оглянуться через плечо и увидел, как сьельсин поднимает свое оружие, просунув искалеченный указательный палец в скобу, которая открывала прорези в головке булавы с расплавленной свинцовой стружкой внутри. Мои пальцы наконец-то нащупали что-то твердое, и я сжал находку так, что захрустели суставы.
Уванари с кряхтеньем опустило булаву, прорези раскрылись, извергая бурлящий ужас. Я поднял найденный предмет, перевернулся на спину и ударил тяжелым подносом для инструментов по булаве, отбивая ее в сторону. Капли свинца зашипели на стальном полу, словно умирающие солнца. Время растянулось. Поднос колокольчиком зазвенел, я отбросил его в сторону и вскочил на ноги. Схватив правую руку сьельсина своей левой, я ткнул ножом ему в живот, потом еще раз и еще. При каждом ударе Уванари издавало слабый звук, скорее просто выдох, чем какое-то слово. При третьем ударе я провернул нож в ране. Сьельсин выругался и выронил раскаленную булаву, с лязгом упавшую к моим ногам. Не вынимая ножа, я шагнул вперед и толкнул Уванари на стену. Удар вышиб воздух из легких ксенобита, он соскользнул вниз по стене, покрытой его собственной кровью.
– Не вставай, – прошипел я, стиснув зубы от боли; когда-то давно
