– Или ты что? Убьешь меня?
Я ощущал дыхание Уванари на лице, и только нож мешал ему наброситься на меня со своими ужасными клыками.
– Нет! – огрызнулся я. – Оставлю тебя в живых. Нам недолго ждать, когда включат энергию и все вернутся сюда. Подумай, как с тобой поступят, после того как ты убило брата Рома?
– Ты не сделаешь этого! – Круглые глаза Уванари увеличились еще – просто черные ямы в черепе. – Не сделаешь!
– Сделаю! – чуть ли не выкрикнул я. – Я сохраню тебе жизнь, клянусь Землей!
Не знаю, означали ли что-нибудь последние слова на языке сьельсинов. Eyudo Se ti-Vattaya gin – «клянусь Землей». Не знаю, имели ли они для старого капитана похожий смысл.
– Я сделаю все возможное, чтобы ты осталось в живых, ичакта. Но если ты расскажешь мне что-нибудь…
Слова повисли в воздухе, полные скрытого смысла. Мое лицо окаменело, голос стал холодным, и вот уже заговорил вовсе не Адриан Марло, а лорд Алистер:
– Где ты встречало людей раньше? Ответь мне!
Я перехватил нож поудобней и крепко прижал к ребрам сьельсина:
– Marerra ti-koarin!
– Fusumnu! – учащенно дыша, ответило Уванари.
«Мир?» Нет, мир – это fusu’un.
Я сдвинул брови и спросил, надавив на нож чуть сильней:
– Темный мир?
Сьельсин выдохнул воздух несколькими дрожащими рывками:
– Д-д-да! Между!
Слово «vohosum» буквально означало «между звездами». Я немного ослабил нажим, пораженный догадкой.
– Экстрасоларианцы, – проговорил я на галстани.
В моей голове, словно пауки, зашевелились образы, мало похожие на человеческие, – образы людей, полностью отдавших себя машинным деймонам. Я снова сжал нож крепче и с его помощью ударил Уванари спиной об стену.
– Где?
Оно не ответило, и я добавил:
– Отвечай, или я скажу, чтобы они взялись за Танарана!
Я не собирался этого делать, не мог сделать, и мне было стыдно, но, к счастью, сьельсин плохо разбирался в человеческой мимике. Уванари не ответило и попыталось вырваться, вцепившись когтями мне в лицо. Я развернул нож кверху и глубже вдавил его в плоть ксенобита. Лезвие заскрежетало по изгибу ребра. Хватка сьельсина ослабла, когти, царапая кожу, опустились. Я прижал его правую руку к полу и услышал, как треснула кость. Уванари вскрикнуло, а я закричал на него:
– Где? – Я хлопнул раскрытой ладонью по стене над его головой. – Координаты, будь ты проклято!
– Не знаю! Тогда я еще не было ичактой! Я было ребенком!
Кто-то постучал в дверь. Слова издалека звучали приглушенно и странно. Как давно они здесь? Что им нужно?
– Тогда название! Как называлась та планета?
Сьельсин завертел головой в таком знакомом мне жесте отрицания.
– Как она называлась, Уванари?
Возможно, именно звук его имени вырвал ответ. Что-то в сьельсине сломалось, он словно бы сдулся, пока подо мной не осталась лишь его скомканная оболочка. Существо снова судорожно закрутило головой, но я не мог понять, что это означает – «да», или «нет», или просто неотчетливый жест умирающего существа. В дверь стучали все громче, будущее и неизбежность давили на бесконечное сейчас.
– Скажи остальным, что я умерло от ран, – проговорило Уванари. – Скажи что угодно, только не то, как было на самом деле.
По его голосу чувствовалось, что оно потерпело поражение и сдается. Я чуть не задохнулся, услышав это, потому что уже рассказал правду Танарану и его товарищам. Затем неловко кивнул, хотя этот жест не имел для сьельсина никакого смысла.
Наконец оно заговорило снова:
– Как называлась планета? Воргоссос.
Я замер, и образ темных силуэтов, крадущихся, подобно паукам, в моей голове, сделался еще ярче. «Воргоссос».
– Воргоссос – это просто миф!
Но откуда сьельсин мог знать о нем? Разумеется, такой миф уходил корнями в правду, в мир атомов и темноты. Грози ему или не грози, ичакта все равно умирал, последний проворот ножа перерезал какую-то артерию или задел другой жизненно важный орган. Горячая кровь текла по моей руке лихорадочными толчками, черная, как смола.
И тут вспыхнул свет, как раз в тот момент, когда Уванари совсем уже слабо пробормотало:
– Воргоссос.
– Это сказка, – ответил я, не в состоянии сказать что-нибудь другое. – Нет никакого Воргоссоса.
За спиной у меня зашипела дверь, я засуетился, резко дернул нож вверх и глубоко надрезал ребро, так что кровь разлилась по белому телу, словно тьма между звездами. Легионеры ворвались внутрь, а я пошатнулся и упал на пол возле основания креста.
Мой нож выполнил свою работу. Уванари умерло еще до того, как первый из солдат подбежал к нему.
Глава 77
Редкая вещь
– Мы должны без промедления заняться другим пленником! – сказала инквизитор Агари, став на одно колено перед своими начальниками. – Тем, которого Марло назвал их политическим вождем.
У подножия предназначенного для графа возвышения стояли два позолоченных деревянных кресла с прямыми спинками, охраняемые ликторами. На левом кресле сидела леди Калима, за ней стоял сэр Олорин, на правом – рыцарь-трибун Смайт, в сопровождении пожилого старшего офицера сэра Уильяма Кроссфлейна.
Смайт подалась вперед:
– Если мы это сделаем, инквизитор, то можем потерять остальных сьельсинов. Наше счастье, что никто из них не погиб, когда они взбунтовались. Можно выдать смерть их вождя за несчастный случай, но они начнут подозревать, что мы убираем их одного за другим.
При этом она смотрела на меня. И я задумался, не догадалась ли рыцарь-трибун о том, что я уже открыл сьельсинам эту часть плана, пытаясь добиться доверия врага.
С высоты своего массивного трона – изящной конструкции из местных кораллов с расходящимися, словно ветви дерева, золотисто-зелеными узорами – граф махнул украшенной кольцом рукой.
– Кроме того, инквизитор, вы ведь не можете со всей искренностью сказать, что верите в эту чепуху с Воргоссосом, – сказал лорд Балиан.
Агари хотела возразить, но он продолжил:
– Если даже он когда-то и существовал, то давно уже его нет. Просто кусок древней истории.
– Как и Земля, – вставила леди Калима, поджав губы и старательно избегая взгляда Лигейи Вас, тенью маячившей позади трона Матаро. – И все же она где-то есть.
К моему крайнему изумлению, Вас не клюнула на приманку, зато рыцарь-трибун удивила своими взвешенными словами:
– Возможно, это не вполне благонравно – сравнивать Прародину со сказочной планетой пиратов.
Ее заявление поразило меня своим миролюбием, необычным для жесткого и решительного офицера, и я, стоя со сложенными на груди руками, беспокойно переминался с ноги на ногу за спиной у коленопреклоненного инквизитора. Левые бок и рука, обожженные свинцом, саднили под повязками-коррективами. Я нащупал через рукав ту, что была под локтем. В тронном зале с высокими окнами и стеклянными вставками, встроенными в купол, было достаточно жарко и без того тепла, что мое тело впитывало от повязок. Но, по крайней мере, я ничего себе не сломал. От одной мысли о корректирующих скобах, которые я носил после нападения на улице тысячу лет назад, меня бросало в дрожь, и пришлось со всей силы сжать руку, чтобы боль
