– Пощади его, отец!
Я попытался вырваться из рук охранников. Отец словно и не слышал меня.
Двое солдат прижали Гибсона к столбу, лицом к грубым волокнам дерева. Кастелян вознес плеть, и та разорвала кожу схоласта, словно марлю. Звук, который испустил Гибсон, потряс меня: это был жалобный, выворачивающий душу вой. Я не видел старика с того места, где стоял, удерживаемый за руки, но мог представить кровавые полосы, которые плеть оставляла на его теле. Она опустилась вновь, и всхлипы Гибсона сменились воплем. На мгновение я увидел его лицо, поразительно изменившееся. Добродушный старик, которого я знал, с его бесконечным потоком цитат и тихих наставлений, исчез. Боль превратила его в слабую тень человека.
Плеть опускалась снова и снова. Пятьдесят раз, и после каждого удара всхлипывания схоласта сменялись криком. Я никогда не забуду его лицо. Под конец он перестал кричать и стиснул зубы, чтобы вынести боль. Когда я думаю о силе, то на ум мне приходят не армии, которые мне довелось видеть в своей жизни, не сражающиеся солдаты. Я вспоминаю Гибсона, сгорбленного, истекающего кровью, но не утратившего достоинства.
Отец смотрел на него, не проронив ни слова. Когда сэр Феликс с плетью в руке снова встал рядом, архонт Мейдуа лишь распорядился:
– Унесите его! – и добавил, обращаясь ко всем логофетам и секретарям, собравшимся во дворе: – Возвращайтесь к работе! Все до единого!
– Почему ты это сделал?
Я освободился от стражи, двинув охраннику локтем по лицу. Толпа внизу начала утекать обратно в замок, погруженная в молчание жестоким зрелищем. Как бы ни радовал их вид крови во время Колоссо, вся доблесть и все веселье пропали, когда жертвой стал кто-то из своих.
– Потому что это не мог быть ты, Адриан, – ответил отец тихим голосом, уже не усиленным динамиками.
Я замер на месте, ошеломленный не столько жестокостью его откровений, сколько тем, что он снова назвал меня по имени. Отец взмахом руки отослал Феликса и сцепил пальцы, словно для молитвы. В этот день он надел полный набор колец, по три на каждую руку. Все они были украшены большими рубинами, гранатами или сердоликами, красное на серебряном – символ его положения и в каком-то смысле могущества. Но обручального кольца я среди них не увидел. Как не видел никогда прежде.
– Я? – наконец удалось выговорить мне тонким, высоким голосом, как у Криспина.
– Мальчик, я знаю, что ты просил старика придумать способ попасть в атенеум, – сказал лорд Алистер приглушенным тоном.
Остатки толпы удалились через Рогатые ворота и дальше по тропе, ведущей вниз с нашего акрополя.
– Не знаю только, как он собирался это сделать… наверняка что-то связанное с корабельным схоластом.
«Ты в это поверил», – подумал я, стараясь скрыть злорадство, но вспомнил о письме Гибсона и понял, что часть его содержания теперь бесполезна. Что бы ни планировал мой наставник, его замысел раскрыт.
Лорд Обители Дьявола сделал два шага вперед и остановился, нависая надо мной. Криспин держался в стороне, с любопытством наблюдая за нами, тонкая усмешка играла на его пухлых губах.
– Ты не станешь схоластом, понятно?
Я не нашелся, что ответить. Совсем ничего. Через пять дней я улечу и никогда не вернусь. Мне нечего было ему сказать, кроме как:
– Да пошел ты!
На этот раз отец ударил меня по лицу кулаком. Кольца рассекли мою щеку тонкой рваной полосой.
– Отведите его домой. Он так ничего и не понял из этого урока.
Два гоплита снова взяли меня под руки, а отец повел Криспина вверх по лестнице в башню, но остановился и развернулся, не снимая руки с плеча моего брата.
– Попробуй только повторить это, и я убью схоласта, понятно?
Я сплюнул на кафельную плитку у подножия лестницы и отвел взгляд.
Когда я остался один в своей комнате, слез не было. Прислонившись спиной к двери, я соскользнул на пол с тяжелым чувством в груди. Надолго закрыл глаза, мысленно отступив за оторопь и безумие к полному спокойствию, в котором пламя гнева затихло до еле тлеющих углей. Так и сидел, вытянув вперед ноги. Наконец я почувствовал, что кровь снова течет в моих венах, а к глазам подступают слезы. Смутные образы из недавнего сна вернулись ко мне: необычайно высокий Гибсон стоит во весь рост, и у него разрезаны ноздри. Я удивился и разомкнул веки.
Удивление в тот же миг пропало, сменившись страхом. Мой камзол, который я бросил поверх других вещей в дорожный сундук, лежал на шкуре в изножье кровати. Это было плохо. Чуть ли не крадучись, я подошел к сундуку и откинул крышку. Одежда и осколки моей прежней жизни разлетелись в разные стороны. Мне пришлось ударить себя по ноге, чтобы сдержать крик, похожий одновременно на тоскливый вой и яростное рычание. Я внезапно ощутил боль, словно меня тоже высекли.
Книга Кхарна Сагары исчезла.
Глава 14
Страх отравляет
Я не выходил из комнаты трое суток, прислуга по приказу приносила еду и уносила тарелки. И кажется, не произнес ни слова за все это время, чувствуя себя таким же заключенным, как узник бастилии Капеллы. Навязчивый липкий страх сжимал меня ледяными кольцами, отравляя мой разум уверенностью в том, что я погибну следующим. Несомненно, книгу с разоблачающим меня письмом забрали агенты отца, решив проверить свои подозрения или же получив доказательства с камер слежения, сделанные в тот момент, когда Гибсон потерял привычную осторожность. Увы, я не успел прочитать письмо. У меня даже не было возможности.
«Там есть кое-какие идеи, как выбраться за пределы системы. И ни одна из них не предлагает положиться на милость пиратов». Он сам так сказал.
Гибсон не стал бы обращаться к экстрасоларианцам. И как бы он это смог? Теория отца – о том, что старик договорился о моем похищении с корабельным схоластом, – выглядела более правдоподобно. Я бы отдал что угодно, лишь бы узнать содержание этого письма и понять, в чем заключался план Гибсона. «Его разоблаченный план», – напомнил я себе. Какие бы связи ни установил или предполагал установить Гибсон, теперь они были целиком и полностью под контролем агентов отца. Эта дверь оказалась заперта. Схоласты никогда не примут меня к себе без письма от своего собрата.
Мне оставалось только вступить в Капеллу. Заучивать их пустые молитвы и бессмысленные ритуалы. Осваивать методы действия инквизиции, правила ведения допросов. Стать палачом или пропагандистом. Я смогу увидеть Вселенную, как и мечтал, но лишь затем, чтобы раздавить ее своим каблуком. Сама мысль об этом была для меня ядом. Мне предстояло прожить трагически длинную жизнь, достаточную для того, чтобы постичь все зло, что творит Капелла, а также его причины. Я увижу, как сжигают и распинают еретиков,
