– Давай не будем выключать свет. – Либби сворачивается клубочком под желтым домотканым одеялом, – наверное, его сшила мама, а может, и нет. Во всем, что касается матери, у девочек всегда ушки на макушке.
Основные сведения они почерпнули из газетной вырезки, найденной в ящике отцовского стола: ранним июньским утром некий бегун увидел, как в саду перед домом рыдает трехлетняя малышка. Другая девочка, по виду еще младше, стояла на пороге в грязном подгузнике. В памяти Сары запечатлелась каждая деталь из статьи: нетронутый обед на кухне, три порции макарон с сыром, женщина, лежащая на полу. Астма – единственное, что Сара унаследовала от матери наверняка.
Сестры долго не смыкают глаз, прислушиваясь к мышиной возне. Иногда большой страх усугубляет малый.
Скоро наступит утро, но они не пойдут в школу. Не сядут в школьный автобус. Их имена не прозвучат на перекличке. Сара не произнесет свой монолог на генеральной репетиции «Нашего городка», не потренируется – в последней сцене – брать Акила за руку и уходить со сцены.
Сара привыкла бодрствовать. Ей часто снятся кошмары, их послевкусие долго не дает уснуть. Другое дело Либби. Так странно, что она до сих пор не спит, уставившись в потолок.
Тишина становится невыносимой, кто-то должен нарушить молчание. Наконец Сара собирается с силами.
– Не бойся, – успокаивает она сестру. Даже голос кажется чужим, срывается перед очередной ложью. – Все наладится. Вот увидишь, все непременно наладится.
6
Распространяться может не только инфекция. На пятый день из Лос-Анджелеса вызывают специалистку по психическим расстройствам.
Она сталкивалась с подобным и прежде – одна девочка «подхватывает» ощущения другой, особый вид заражения, как зевота, которой «заболевают» по цепочке. Эмпатия в действии. Однажды на футбольном поле Далласа вся группа поддержки из сотни человек упала в обморок – и лишь одна чирлидерша оказалась больной.
От нейропсихиатрической клиники в центре города до места назначения ехать два часа. Психиатр садится в пятилетний «вольво», кожаный салон усыпан крошками, на заднем сиденье перекатывается дочкин «лего».
Коллеги зовут ее Кэтрин, домашние – Кэти, а в коридорах закрытого отделения к ней обращаются исключительно доктор Коэн.
Высотки за окном сменяются пригородом, дальше на многие мили простираются лимонные рощи. Наконец, после долгой череды поворотов, начинаются горы, густая сосновая чаща отбрасывает на дорогу прохладную тень.
Радио здесь не ловит, сотовый замолкает. Впереди – сорок миль глухого леса.
Кэтрин с облегчением замечает придорожный мотель. Однако окна заколочены. Поблекшая вывеска рекламирует «Цветное ТВ». Но вот среди деревьев замерцало озеро. Лес заканчивается. Появляется университетский городок – студенты оккупировали лужайку, побуревшую до цвета колосьев. Санта-Лора.
Конечный пункт – больница – оказывается не больше мотеля.
Пациентка лежит в кровати, положив руку на живот. В палате сумрачно. Жалюзи опущены. Из медицинской карты Кэтрин узнает имя девочки – Ребекка. Она спит уже шестьдесят часов подряд.
Женщина – очевидно, мама девочки – сидит у изножья постели, покрасневшие глаза расширены до предела. Матери – беседовать с ними самое тяжелое в работе психолога.
– Не возражаете, если я открою шторы? – для проформы спрашивает Кэтрин и, не дожидаясь ответа, дергает за шнур. Яркий свет заливает палату.
Мать явно успокаивается, услышав, что нездоровый сон могли вызвать психологические факторы – как будто расстройства психики лучше физиологических.
– Хотите сказать, она в действительности не больна? – уточняет женщина.
– Я этого не говорила, – отзывается Кэтрин.
По словам врачей, давление у девочки в норме, пульс тоже. Все как у первой пациентки, которая умерла. Никаких симптомов, кроме глубокого сна. С виду девочку может разбудить малейший шорох, легчайшее прикосновение.
Кэтрин наблюдала аналогичные случаи, спровоцированные кататонической депрессией и внезапными трагическими известиями. Когда жизнь рухнула безвозвратно, остается последнее средство – закрыть глаза.
Кэтрин забыла имя девочки, но спрашивать уже поздно.
– У нее случались приступы беспокойства, депрессии? – обращается она к матери больной.
Та ожесточенно мотает головой. Впрочем, родители – не самый надежный источник информации.
Левая рука девочки согнута в локте и сжимает Библию, как будто Священное Писание передается в душу через кожу.
Внезапно с губ девочки срывается слабый звук.
Мать подскакивает:
– Ребекка?
Веки начинают трепетать.
У человека здорового подобное движение глаз – верный признак «быстрого сна», особо восприимчивого к сновидениям. Однако без дополнительных тестов нельзя сказать наверняка. Кэтрин назначает МРТ и обещает приехать через два дня.
Когда Кэтрин возвращается в Лос-Анджелес, дочка уже спит, няня читает на диванчике. Однако вскоре после полуночи малышка с криком просыпается – и так каждую ночь на протяжении целого месяца. Кошмары – обычное явление в ее возрасте.
Девчушка долго не успокаивается.
– Мамочка, – шепчет она на ухо Кэтрин, в свете ночника ее щечки круглые, как луна. – У меня что-то с гла́зками.
– А поточнее?
Трехлетняя малютка крепко обнимает маму за шею.
– Когда я закрываю глазки, то вижу всякую бяку.
– Это сны. Помнишь, я рассказывала.
Сущее безумие, заявила однажды мать Кэтрин: родить без мужа, да еще целенаправленно. День за днем Кэтрин мучает страх совершить ошибку.
Но втайне ей нравятся эти мгновения: она любит ощущать тепло крохотного тела и чувствовать горячее дыхание на своей щеке, простая терапия – беседа и нежные объятия в темноте.
– Сегодня мне снилось, что у меня из-под кожи выползают змеи, – доверительно рассказывает кроха.
– Ух ты! – поражается Кэтрин. – Я бы сама испугалась до смерти.
Одна ее пациентка тоже видела змей, только наяву. На снимках МРТ мозг спящего человека почти не отличается от мозга шизофреника.
Поразительно, но по сути большинство детских страхов – лишь естественная реакция на повседневные события.
Две песенки, массаж спины – и дочка снова засыпает.
Кэтрин идет к себе и слышит писк эсэмэски: в кому впала третья девочка с того же этажа общежития.
7
На рассвете профессор биологии из колледжа Санта-Лоры отправляется на прогулку в лес. Седой, с короткой стрижкой, в пиджаке десятилетней давности и туристических ботинках – зовут Натаниэль. Он не берет с собой ни собаку, ни телефон, лишь термос кофе и пластиковый мешок.
Небо ясное. Прохладно. В кронах заливаются птицы: голубые и черноголовые сойки, гаички.
На повороте тропа упирается в вытесанную из бревна скамейку. Совсем скоро Натаниэль приведет сюда первокурсников, чтобы наглядно продемонстрировать уникальность местной флоры: сложную корневую систему сосен, короедов, вместе с засухой методично уничтожающих лес, а в конце, вишенкой на торте, «дерево-зомби».
Название этому старому пню Натаниэль придумал специально для студентов. Ни ствола, ни веток, ни листвы – просто выщербленный пень, однако каким-то чудом он живет. Островки зелени в изломах коры – хлорофилл – доказательство непрерывной жизни, словно останки дерева умерли, но одновременно продолжают жить.
«Как такое возможно?» – заинтересуются студенты, не все – умное меньшинство. Натаниэль проводит занятия в лесу уже много лет. Мало кто знает, что деревья способны сообщаться друг с другом, передавать химические послания по воздуху, а иногда они помогают своим собратьям выжить.
– Сородичи не
