О моих беседах с Дядькиным и Франческой никто не сказал ни слова. Скорее всего, в начавшейся суете ни у кого просто не было времени на мои глупые выходки.
Примерно к полудню Константин выгнал меня со склада, отправив домой отсыпаться и учить текст выступления. Я не стал спорить, честно говоря, коленки слегка подкашивались. В метро я ознакомился с тем, что завтра предстояло вещать с высокой трибуны. Поразительно: они даже слова подобрали те, которые я обычно использую.
Как выяснилось, говорить я буду кратко, но эмоционально. Поведаю об успехах моего склада, о гибели моей подруги Татьяны, о том, что мне трудно не осуждать Триумвират, поблагодарю Сенат и канцлера за возможность, предоставленную гражданам моего сектора, но выражу надежду, что это не предел влияния доминирующего класса на общественную жизнь Города.
Последнее «мое» высказывание поразило своей наглостью. Май хочет, чтобы я такое озвучил? Считает, что сектор А меня единодушно поддержит, а остальные сектора это проглотят? Причин не доверять выводам канцлера у меня не было, что пугало.
Неужели я не ошибся, и Май действительно готовит почву для создания Триумвирата из представителей разных секторов? И завтра я вобью первый гвоздь в гроб Доктрины?
Как же это ужасно, что такие решения выпали на мою долю. Я не подхожу для этой роли, я не гений с двумя сотнями баллов. Я просто не понимаю, что будет правильным, а что приведет к катастрофе. Меня, скорее всего, и выбрали-то как раз поэтому.
Я опять не мог заснуть, мечась в сомнениях, а не сбежать ли мне от всего этого. Просто не пойти завтра никуда. И что дальше? Константин прав. Куда я от всего этого спрячусь?
Из-за проклятой бессонницы я снова собрал рисунки Татьяны и принялся их бездумно пересматривать. Кошмарный портрет Май я перелистнул зажмурившись. Как Татьяна вообще с этим жила? С талантом так видеть людей?
В пачке мне попалось сразу несколько портретов, в которых угадывались мои собственные черты. Не могу сказать, что Татьяна мне польстила. Какой-то грустный квадрат с непропорционально большими глазами и ладонями. Ну, насколько пропорции глаз и ладоней вообще применимы к квадратам. Узнал я именно свои глаза.
А потом мне попалась еще одна жуть в багровых тонах. Какая-то маленькая изломанная фигура в нижнем углу листа, из которой тянулись наверх острые щупальца. Вроде бы ничего больше, но впечатление создавалось пугающее. Какой-то мифический кракен, способный утянуть на дно любой корабль.
Кого, интересно, Татьяна так видела? Что за монстр? Я принялся внимательно рассматривать рисунок. Татьяна всегда прорисовывала какие-то детали внешности или одежды своих моделей. На портрете Камилы это была кисточка косы, у Май — ее пиджак, у меня — глаза.
Тонкая фигура, напоминающая изломанную линию, и длинные переплетающиеся светлые щупальца во весь лист. Никаких подсказок. Ну как так?
Я отбросил листок. Может, я просто не знаю этого человека.
И тут, как бы в насмешку, рисунок щупалец сложился в две буквы Ф.
Нет. Не может этого быть. Франческа Фандбир?
Кракен с рисунка пугал. Сомнения в том, стоило ли рассказать о Франческе Константину, вспыхнули с новой силой. Что, если она действительно кракен?
Несколько раз я даже брался за телефон. И что я скажу Константину, вытащив его из супружеской или, что еще хуже, чужой постели? Что я на ночь глядя испугался картинки?
Уснул я только к утру. Вторая подряд бессонная ночь взвинтила мои нервы до предела.
При дневном свете кракен уже не пугал, и идея позвонить Константину казалась полным ребячеством.
Я выпил кофе, еще раз перечитал «свои» тезисы, надел костюм и стал дожидаться машины. Я мог бы доехать до здания Сената и на метро, но Константин, кода я вчера озвучил ему эту идею, скорчил гримасу и велел не выпендриваться.
Сенат оказался гораздо проще, чем я себе его представлял. Честно говоря, мне в воображении виделось что-то наподобие Дворца искусств — мрамор, фрески, бархат, паркет и позолота. Ничего подобного, хотя Сенат и занимал здание старого дворца того периода, когда о Доктрине даже не слышали.
Интерьеры Сената были суперсовременными: автоматическая система идентификации, быстрые бесшумные лифты, видеопанели, транслирующие происходящее в зале заседаний и в Городе, информационные терминалы, и везде сплошной светлый пластик. Отвлекаться от работы просто не на что.
Приветливая девушка встретила меня у дверей и проводила до моего места в зале. Одинокий столик с креслом в первом ряду у трибуны спикера и стола президиума, но все-таки на отшибе. Остальные кресла стояли рядами, так, что сенаторы сидели рядом друг с другом.
Я сел, внезапно почувствовав себя гораздо более одиноким, чем в моей квартирке у пустыря.
Прям как диковинная зверушка в зоопарке. Меня с интересом рассматривали, но, стоит отдать сенаторам должное, дружелюбно приветствовали кивками и улыбками. Я угрюмо кивал в ответ. Лучшие умы Города и я.
Скорее бы все началось и закончилось.
Большие электронные часы показали 9:00, но президиум за своим столом так и не появился. По реакции сенаторов я понял, что это не нормальное явление. Примерно через двадцать минут к трибуне спикера подошел какой-то мужчина.
— Господа, у нас непредвиденная ситуация. Повестка дня сегодня будет изменена, заседание пройдет в закрытом режиме. Мы с минуты на минуту ожидаем приезда министра сельского хозяйства, который выступит с экстренным заявлением. Далее последует доклад директора отдела безопасности, мы также ожидаем приезда в Сенат чрезвычайного канцлера и членов Капитула.
По залу прошла волна шума.
— Терпение, господа, никакой дополнительной информацией я не располагаю.
Что такое у нас еще случилось? В глубине души я знал ответ на этот вопрос. Франческа говорила о нескольких днях на реализацию своего плана. Похоже, время вышло.
Министр сельского хозяйства Грин, он же директор «Зеленого треугольника», прибыл примерно к десяти часам. По его виду было понятно, что у нас стряслось что-то очень серьезное.
У меня перед глазами стоял нарисованный Татьяной кракен.
Некоторое время министр одиноко сидел за столом президиума, пока к нему не присоединились Май, мужчина, чем-то неуловимо похожий на Константина, которого я определил для себя как директора отдела безопасности, и благообразный старик — спикер Сената.
По кивку Май министр сельского хозяйства обреченно поднялся на трибуну, вытер платком мокрое от пота лицо и оглядел зал потухшим взглядом.
Вокруг царила мертвая тишина.
— Господа, сегодня ночью на «Зеленом треугольнике» произошло ЧП.
Министр залпом выпил стакан воды и с трудом продолжил, вымучивая каждое слово.
— Недавно модернизированная система орошения дала сбой.
Длинная пауза.
— Вернее, мы подозреваем саботаж.
Снова пауза.
— По предварительным данным, в систему орошения было добавлено вещество, приведшее к гибели всего, что подверглось обработке.
Очередная пауза.
— В результате технического сбоя, который мы также считаем саботажем…
Тяжелый вздох, прекрасно слышимый в гробовой тишине
