Когда визитеры ушли, Рэд откинулся на спинку кресла и прислушался. За окном, занавешенным плотной шторой, рычали моторы автомобилей, выли сигнальные сирены. Был воскресный вечер, горожане возвращались из садов. Заговорщик проголодался и устал. Утомляла вынужденная неподвижность, искусственный неоновый свет. Сказывалась и психологическая нагрузка. Мгновенная подстройка к разным собеседникам дело нелегкое, а при подборе кадров нет права на ошибку…
Боясь потерять физическую форму, Рэд встал из-за стола и двадцать раз отжался от паркета. Встав и подойдя к шкафу, он вдруг чихнул — дубовые полки и корешки многих книг были очень пыльными.
«Хорошо еще, что мебель здесь из настоящего дуба, а не стружечной плиты» — подумал он— «Дуб хоть не выделяет ядовитых веществ. Пыль, конечно, тоже не подарок….» Некоторое время Рэд забавлялся логической игрой: по толщине слоя пыли он определял, часто ли хозяин комнаты пользуется той или иной книгой. На одной из полок валялась пластмассовая головоломка — «собери картинку». Усевшись в кресло, подпольщик принялся соединять ее цветные пластины, стремясь на время уйти от мыслей о работе.
Прошло несколько минут, и в дверях книгохранилища появилась кругленькая фигура Николая Чершевского. Его мясистые губы лоснились, в седой бороде застряло перышко зеленого лука. В пухлых руках писатель держал большое серебряное блюдо, покрытое белой салфеткой.
— Добрый вечер! — оживленно признес он — Ну, как ваше самочувствие? Что поделываете?
Последний вопрос писатель задал не без тайной надежды узнать хоть что-то о миссии подпольщика в Урбограде.
— Головоломку собираю. Пазл. — с уморительной серьезностью ответил Рэд.
— Во всех смыслах? — с хитрецой улыбнулся писатель. — Ясно… Пока вы были заняты, мы с Алешей поужинали и побеседовали в столовой. Все как обычно. Умеренная критика властей, сетования на цензуру… Если РСБ нас прослушивает — пусть им на стол лягут очередные пустопорожние разговоры. А эта комната, как я понимаю, защищена «Пеленой»…
— Верно. — устало кивнул Рэд
— Так что, если у вас есть время и желание, мы можем продолжить наш диалог. — свободной рукой Чершевский вытряхнул крошки из бороды — Я, честно говоря, весь день сгорал от нетерпения. Но сначала…
Артистичным жестом Николай сдернул салфетку с блюда. Изголодавшийся Рэд с восторгом уставился на поджаристые котлеты, гарнированные грибами, кусочками баклажан, мелкими помидорами и хрустящим картофелем. Все это великолепие было полито смесью мясного и томатного сока. Чершевский поставил блюдо на стол, и деликатно удалился. Вернулся он через полчаса — к тому времени Рэд сытно поужинал.
— Огромное вам спасибо. Вы меня кормите на славу …
— Не стоит благодарности — приветливо откликнулся Николай — Я ведь своекорыстен. Надеюсь, голод вас теперь не отвлечет от беседы. Конечно, я не буду сверх меры досаждать вам, но все же надеюсь на продолжение разговора…
— С превеликим удовольствием. — отозвался Рэд, вытирая губы салфеткой — Но я тут замотался с текущими делами, и несколько подзабыл — на чем мы с вами остановились в прошлый раз? Напомните, пожалуйста…
— Мы говорили о том, что люди делятся на бездумных обывателей и мыслящих личностей.
— О, вспомнил. На этом мы и закончили. — улыбнулся подпольщик — Все верно. Думающий человек не удовлетворен своим положением. Он хочет разобраться в устройстве жизни. А исходя из этих знаний — определить свое место в ней.
— Любопытно. — поднял брови Чершевский — Я-то думал, вы будете рассказывать об общественных классах или о технике. А вы говорите о личности. О личном выборе каждого человека.
— Это не значит, что я недооцениваю науку и технику. Классы в обществе я тоже вижу. — Рэд поправил мятый разгрузочный жилет, висящий на спинке кресла — Просто подумал, что вам, как писателю, интереснее именно такой подход: как формируется отдельная личность, сознание каждого из людей.
— Вы правы, эта тема увлекает меня. — Чершевский чуть подвинул к столу табурет, и наклонился к собеседнику. — Так что же делает человека мыслящей личностью или наоборот, обывателем? Не происхождение ведь?
— Конечно, нет. — откликнулся Рэд — Многие выходцы из низов отличались пытливым умом. Но и богачи не отставали, у них больше возможностей для творчества. Однако доля творческих людей невелика и среди богачей, и среди бедняков. Мы уже говорили: думающих людей вообще мало. Полагаю, склонности человека закладываются в первые десять лет жизни. Тут влияет не столько принадлежность к большим группам или классам, сколько обстановка в семье.
— Но ведь и в одной семье двое близнецов вырастают разными. Как вы думаете, почему? — хитро прищурился писатель
— Даже близнецы занимают разные места в пространстве. — улыбнулся Рэд. Беседа начала увлекать его. Тепло после сытного ужина разливалась по жилам, голова работала четко. — Допустим, один во время урока слушал учителя математики. А другой сидел ближе к окну и глазел на ворону. Вы представляете, какую тень отбросит эта «мелочь» на жизнь обоих спустя десятки лет? Скажем, первый увлечется техникой, второй — зоологией. Или: первый успешно поступит в университет, а второй провалит экзамен… Казалось бы, мелочи: падающие сквозь лист косые лучи света, крушение велосипеда, драка, умная книга, укус пчелы, предательство друга, отдых в деревне, улыбка случайного попутчика… Но из таких мелочей складывается личность. Медленно, как коралловый риф. И при желании можно выявить, какое из происшествий развивало способности ребенка, а какое — тормозило их.
— А что, по-вашему, толкает молодых людей именно к философии, к политике? — заинтересованно спросил Николай.
— Эх… — вздохнул подпольщик. Он погрустнел, вспомнив что-то, и стер с лица улыбку — Печальные события, как правило. Страдания. Несправедливость, которую ребенок видит либо по отношению к себе, либо к окружающим. К примеру, издевательства в семье …
— Не обязательно физические — понимающе дополнил писатель.
— Верно. — подтвердил Рэд, нервно постучав пальцами о столешницу — Это может быть и несправедливое отношение сверстников, учителей, знакомых… Даже случайных прохожих. Если прохожий обманул пятилетнего, то когда ребенок повзрослеет, изначальное недоверие к людям не исчезнет. Часто говорят: «у него было несчастное детство», в смысле «ему не повезло». Но дело тут не в везении. Все эти неприятности вырастают из общества. Почему в семьях часто царит насилие, что виной тому? В конечном счете, та патриархальная мораль, которую веками проповедовала церковь. По этой морали жена — раба мужа, а дети обязаны «почитать» родителей. В результате, старшие чувствуют свою безнаказанность и издеваются над детьми, ощущают себя полновластными хозяевами.
— Понимаю. — кивнул писатель — Выходит, виновник этих издевательств — церковь. И государство, которое всегда ее поддерживало…
— Угу. Или, к примеру, муж себя чувствует униженным на работе, а придя домой, срывает зло на детях. — Рэд с увлечением развивал мысль — Так кто виноват в их страданиях? В конечном счете, та система, при которой рядовые работники бесправны перед начальством. Значит, корни этих «случайных» детских страданий вовсе не случайны. Они лежат в несправедливом устройстве общества, во всеобщей нищете, в повальном пьянстве, в уличной жестокости, в бездушной постановке воспитания в школах, и так далее. А чем это все вызвано? Политикой государства! И, конечно, «традиционными» ценностями, за которые держатся шовинисты и церковники. Все это, выражаясь в сотнях частных случаев, в сотнях семей, в сотнях судеб — делает какой-то процент детей несчастными. Такие впечатления, в первые годы жизни, сильнее всего. На них могут наслаиваться крупные события: войны, восстания, кризисы, голод, смерть близких.
— Понимаю… Выходит, для развития личности нужны яркие события детства, часто даже трагические. И тонкая чувствительность. Я верно понял?
— В общем-то да… Но одних чувств недостаточно. Чувства должны быть переработаны разумом. Если у такого ребенка есть возможность учиться и читать, он может развить способность к обобщению. И только тогда он становится личностью. Начинает делать логические выводы.
