Не хотят учиться дальше. Другое дело мы — профессионалы революции. Мы просто обязаны знать философию, изучать ее, иметь стройное мировоззрение.
— Вы изучали философию? — оживился писатель, отняв руку ото лба — И какой вывод сделали? Как справиться с природными и общественными бедами?
— Мы считаем, что защититься от природных катастроф человек может, развивая технику. А от социальных — разумно организовав общество.
Чершевский напряженно вскинул голову и взглянул подпольщику прямо в лицо:
— То есть ваша конечная цель…
Рэд поднял вверх указательный палец, и отчеканил громко и ясно:
— Расширить господство человека над природой, и устранить господство человека над человеком.[15]
— Великолепно сказано! — всплеснул руками писатель.
— О, это не мои слова. Я прочел их в книге Доброцкого. Это краткий вывод, как вы просили. А у нас ведь целое мировоззрение. Создать философскую доктрину очень сложно. — Рэд утомленно облокотился на кулак, и голос его упал. На подпольщика внезапно накатила усталость. — Сам я не философ, честно скажу… Я лишь усвоил и воспринял уже готовые выводы. Нашу философию создал ученый по имени Марел Карс. Он жил двести лет назад.
— Я знаком с его теорией. — писатель был увлечен беседой, и казалось, забыл о позднем времени. — Учение Карса охватывает все, не только политику. Искусство, культуру, законы, мораль, религию, семейные отношения, историю…
— Верно. Если у человека верный метод исследования, он без труда применит его и к природе, и к технике… — медленно и несколько невнятно произнес подпольщик. Глаза его были полузакрыты, он боролся со сном. — Логика тут всеобщая, единая для всех областей знания.
— Но, может быть, мы с вами по-разному понимаем ее? — Чершевский заметил усталость собеседника, но его любопытство оказалось сильнее чувства такта — В одни и те же слова вкладываем разный смысл? Мне очень хотелось бы узнать, как вы ее воспринимаете.
— Мы обязательно поговорим об этой философии… — Рэд тяжко вздохнул, устало потер лоб — Извините, но сейчас у меня глаза слипаются… Я очень утомлен… Может быть, побеседуем завтра или послезавтра?
— О, простите. — откликнулся писатель, прижав руки к груди — Я вижу, вы устали. Благодарю за увлекательную беседу. Она помогла мне понять душу бунтующего человека. Желаю вам спокойной ночи…
Чершевский вышел, чувствуя неловкость.
— Благодарю вас… — пробормотал Рэд в полусне, расстегивая рубаху непослушными пальцами — Доброй ночи.
ГЛАВА VI
Планета Мезля.
Рабсийская Федерация.
4004 год бронзового века.
17 авгутса. Понедельница.
В центре Урбограда, на проспекте Реакции, высился четырехэтажный особняк с колоннами. То была мэрия. Чиновник Валерий Дареславец пришел на работу раньше обычного. Приоткрыв окно кабинета, он любовался зданием городского театра, размещавшегося напротив. Прохладный ветерок ворошил бумаги на письменном столе. Мысли Валерия текли неспешно. 'Театр… Когда я познакомился с Еленой, мы часто брали билеты на премьеры. Она жаловалась, что муж не обращает внимания на ее культурные запросы. Да и вообще редко интересуется ее внутренней жизнью. Днем серые будни в городском архиве, вечером утомительная домашняя работа, готовка, стирка, беготня за покупками… Каждый наш выход в театр был для нее праздником. Я видел это по ее глазам: они лучились светом. Всякий раз по такому случаю она распускала волосы, и вместо надоевшего узла делала прическу оригинальную — то челочку, то кок… Нарядное платье вместо серого костюма… Как мила она в эти моменты! Конечно, не фотомодель, но мне никогда и не нравились высоченные худые красавицы с нарисованными лицами. Да, Елена Петлякова, в свои сорок лет, скорее миловидна, чем шикарна. Ее красота не атакует, не сбивает с ног, а раскрывается лишь постепенно. Круглое румяное личико, высокий чистый лоб, маленький носик… '
Чиновник задумчиво перебирал бумаги, устилавшие стол, но его помыслы были обращены к возлюбленной.
'Она любит меня крепко. А я? Положа руку на сердце — разве это лишь вербовка для доступа к архивным документам? Нет, конечно нет… Я действительно люблю ее. Люблю ее чистоту, задушевность… Богатейший внутренний мир — пусть и не для каждого очевидный, скрытый под серой личиной архивной начальницы… И, что редко встречается у женщин — умение хранить тайну, молчать. А эта материнская заботливость, ответственность? Глубина чувств! Где еще я найду такое сочетание? А как ласков ее голос — будто ручеек течет… Какой трагедией для нее станет мой отъезд. Это просто немыслимо! Надо убедить старика генерала, чтобы он позволил нам встречаться. Пусть урывками, тайно, за городом — но я не мыслю своей жизни без нее. Да и она не сможет работать в долгой разлуке со мною… Валентин Клигин тоже по мне скучать будет, но дело есть дело… А вот Лена… В разлуке… Нет, это невыносимо! Нарушение конспирации? Пусть! Но мы должны, должны встречаться после моего отъезда. Хоть изредка.'
Тяжко вздохнув, чиновник хрустнул пальцами, взял со стола пачку документов и принялся за дела. Полтора года назад комиссия по социальной политике подверглась реорганизации и сокращению штатов. Дареславец был переведен оттуда в комиссию по промышленности. Сейчас перед Валерием лежал проект строительства нового ликеро-водочного завода. Лицо чиновника поскучнело. Он просмотрел документы — здесь были пояснительные записки, схемы водоснабжения, вентиляции, подвода тепла и электроэнергии. В той же пачке лежали сметы на проектные и строительные работы, паспорт проекта, рабочие чертежи зданий и сооружений.
Участок для завода отвели в промзоне. Ранее там находилась фабрика резино-технических изделий, но ее недавно снесли. Это была детективная история, запутанная и весьма поучительная. Как и все работники мэрии, Дареславец ее знал.
Директор фабрики, Антон Железнов, четыре года назад вошел в конфликт с городскими властями. Он отказался платить дань бандиту Крюку, главарю местной мафии. Тот собирал деньги с фирм, под видом добровольных благотворительных пожертвований в пользу боксерского клуба, почетным председателем которого был мафиози. Часть собранного шла спортсменам, но львиная доля текла в карманы бандитских главарей. Директор Железнов слишком всерьез воспринял лозунг Медвежутина о наведении порядка в стране. На самом деле, 'порядок' свелся к монополизации преступности. Главарь местной мафии Крюк просто удвоил отступные — теперь ему приходилось вносить деньги в фонд партии 'Единая Рабсия', в карман начальника ГУВД Степы Уховертова, и неким людям в местном управлении РСБ. Добывая эти деньги, Крюк вдвое увеличил поборы с подконтрольных фирм. Часть из них разорилась, другая подняла цены — тем и кончилась 'борьба с мафией и коррупцией'.
Железнов просто попался на удочку официальной пропаганды. На собрании акционеров Антон пробил решение об отказе от 'благотворительных взносов'. Крюк не стал нанимать наемного убийцу для расправы со строптивым директором. Встретившись с мэром и начальником местного РСБ в ресторане 'Башня света', бандит пожаловался на дурной пример Железнова, просил приструнить его. Все директора, поставщики комплектующих для взбунтовавшейся фирмы, были членами 'Единой Рабсии', и подчинялись ее негласной дисциплине. Было решено задушить фабрику 'цивилизованно' — срывом поставок, бойкотом на рынке.
