Снаружи же строем шли козы, прокладывая себе путь и ведя за собой торговца книгами. Или, может, торговец книгами привел их. В любом случае земля дробно подрагивала, слышалось топанье, будто быки бежали или верующие паломники шли, но если глянуть козам в глаза, то те в боковом свете блистали воинственно. Козы трусили к вилле, и у каждой был свой собственный план.
Сестрицы сошли вниз. Дом пропах чесноком, который одна из прислужниц развесила повсюду, может, чтобы скрыть запах трупа, а может, чтобы досадить их матери.
Бернардина не была вампиром. Ведьмам чеснок нипочем, так же, как и лилии или колья. Да и в доме особо приятно никогда не пахло. А монстр источал особенную вонь.
Мука прикрыла нос платочком и старалась не глядеть на тело старика. Старик этот ничего никому не оставил. Как-то, в последние годы, он съел свои сбережения: монету за монетой, банкноту за банкнотой, – а потом выложил это в виде дерьма прямо во дворе. Так оно там до сих пор и схоронено, никто не пожелал его извлечь.
Пять дочерей уселись напротив плоского старика на предназначенном им диване по случаю, тот самом, на каком обивка вызывала чесотку, а никакого покрывала не было вовсе. Было им сыро и темно, как в грозовую погоду, и ждали они, когда весь город придет к ним выразить почтение.
М-р Дорнейл тоже ждал.
Как-то ночью Слезка вылезла из окна своей спальни и побежала по крышам, пока не увидела внизу на улице своего будущего мужа, продававшего книги с прилавка: рукава закатаны по локоть, пара толстенных очков в проволочной оправе, в жилете из набивного шелка. «Вот, – подумала она. – Вот он, мой муж».
– Взгляните сюда, – призвала она, и он взглянул. Она подняла юбки, показав сначала свои икры, потом коленки, потом свои бедра, а потом зажала юбки меж ног, чтобы показать ему округлые формы своей… У парня глаза на лоб полезли.
– Да кто ж вы такая? – спросил он.
– Ведьмина младшая дочка, – ответила Слезка, поигрывая своей косичкой школьницы. Она притворялась, будто намного лучше, чем была. Была же она не так уж и хороша. Она побывала у матери в мастерской и съела так много марципанов, что легко могла бы обратиться в сову. Стоило ей лишь юбки свои развести, она бы смогла слететь прямо на него, но она того не сделала. Нет никакой пользы обнаруживать все свои способности при первой встрече. Она не хотела его пугать. И так видела, что он человек хорошо воспитанный, что прилавок его полон книг в кожаных переплетах. У него была собственная лошадь, а семья их владела особняком с мраморными полами. Он не был всего лишь продавцом книг. Он был мужчиной, на которого ей стоило потратить время.
Она подняла юбку еще на дюйм повыше и показала ему трусики, украшенные зелеными змейками, – каждая была вышита шелковой ниткой и до того походила на живую, что, казалось, ползла, извиваясь.
Месяцы миновали с тех пор, и Слезка терпеливо ждала предложения. А вовсе не траура, на который у нее вовсе не было времени.
Бабушка выскочила из своей спальни и понеслась вниз по лестнице, крохотуля-фурия да и только. Она затопала, и сестрицы вздохнули.
– Опять бабуля пляшет, – сказала Горячка.
– Бабуля наслаждается похоронным оркестром. Он мне всю прошлую ночь спать не давал, пока глаза не посохли, – заворчала Ломота.
– Я десять лет не спала, – с превосходством произнесла Мука. – Надень плащ, Слезка. Мне видно край твоей зелени. Ты думаешь, что это тайна, а оно не так.
– Должна же я что-то и для себя иметь, – огрызнулась Слезка.
– А я красную ленточку ношу, – сообщила Ломота.
– Где?
Ломота улыбнулась и отвечать не стала. Остальные сестрицы засопели. Ломота всегда была Ломотой, а сами они всегда были самими собой.
– Бабуле нельзя опять волю давать, – заявила Слезка. – Она нам репутацию испортит. Ни одной так никогда мужа и не найти.
Сестрицы посмотрели на нее. Из них она была единственная с репутацией. Единственная, кто мужа хотела. Остальные сочли, что этот план не жизнен. Не было у них никакого интереса ходить за м-ром Дорнейлом и кормить его, они считали сестричку дурочкой, если та воображает, что сердце ее мужа не пойдет монстру на ужин. Слезка была романтиком, остальные сестры – прагматиками. Они отлично привыкли обходить трудности заклятий.
Слезка взглянула на прелестные длинные волосы бабушки и подумала, что сумела бы спрясть из них шелк и пустить его на свадебное платье. Она возьмет на себя управление книжной лавкой и прочтет каждую книгу в ней перед тем, как ее продать. Будет нежно ухаживать за ними, ни единому книжному червяку не позволит пробраться на книжные страницы. Будет начищать переплеты, как добротную обувную кожу, и протирать золотые обрезы мягкой тряпочкой. Ее муж будет пить шерри каждый вечер, пока она будет читать при свете свечей. Слезка была очень молода. Она считала, что только это и имеет значение.
В дверь звонили, а по крыше кто-то галопом носился. Во всем доме прислужницы настороженно замерли. Похоронный оркестр перестал играть.
Бернардина сошла вниз по главной лестнице, связка ключей позвякивала у нее на поясе, обутые в черные тапочки ноги ступали осторожно, как копыта, в полной готовности была небольшая коллекция из ножей, шнурков, горшочков и шафрана.
Торговец книгами просунул голову в дверь, удивленный отсутствием приветствия.
– Вы пришли! – выкрикнула Слезка.
Летучие мыши пустились в полет из широкополой шляпы. Две козы на крыше плясали тарантеллу. Остальные козы выжидали. Они были повсюду.
М-р Дорнейл потянулся, предвкушая свои последующие пятьдесят лет.
Кто из нас не пытался удержать любовь в доме? Она всегда сопротивляется, сжигает себя в керосиновых лампах, складывается в грязное белье, подготовленное для отправки в прачечную. Она противится замкнутости, выворачивается через цепочки карманных часов и прячется в клювиках цыплят только затем, чтобы вылететь из них, когда те принимаются клевать свой корм. Она отправляется в полет, пристав к меху или оперенью животных, к крыльям летучих мышей, к чешуе рыб, и особенное удовольствие ей доставляет обернуться вокруг чьего-то пальца, обвив чье-то обручальное кольцо, и отправиться на поезде. Что есть любовь, как не голод?
Торговец книгами пришел в дом без шляпы, и м-р Дорнейл наблюдал за ним в замочную скважину. В этой груди было сердце, да, жирное и трепещущее сердце, сердце, которое монстр с удовольствием потушил бы.
Торговец книгами присел на диван напротив дочерей.
– Я принес цветы, – проговорил он и вытащил цветы из пиджака. Сделаны они были из бумаги и опрыснуты лимоном. То был сплющенный букет цветочных букетиков, и стоило тряхнуть его в воздухе, как он раскрывался пышной бело-розовой и красной копною, вся она была исписана стихами какого-то старинного поэта.
Цветы
