Нет, работает, еле-еле. Что-то крутится. [:: ЗАП. ВЫКЛ.::]
[:: ЗАП. ВКЛ.::] Сходила в ванную комнату, а теперь стою перед открытым продовольственным шкафчиком, наслаждаясь тем, как этот хилый холодок растекается по мне, пока я пью последние остатки фильтрованной воды… а ведь сама же специально сберегала воду себе для утреннего чая: допуска в бакалейный у меня до самого девятнадцатого не будет. А, ладно. Мне нужно было попить. С меня, наверное, фунтов пять пота[51] сошло в мою бедную постель.
Снаружи темень хоть глаз коли, так что я поднимаю и жалюзи, и УФ-экраны. Надеюсь, видео для всего этого загружается. В квартире ни огонька, ничто не отражается в окне, если не считать слабого пурпурного мигания радио-импланта у меня в левом виске. Жмусь носом в стекло: мне видно все на и ниже юго-западных склонов до самого края. Осень в этом году наступает раньше, на зелени леса уже проглядывают громадные пятна золотого и красного, иголки и листья падают быстрее дождя. Люди называют это последним умиранием, говорят, что это начало конца. Впрочем, такое говорится каждый год. По всему склону горы до самого низа и в долинах очаги света, очаги тех, кто, подобно мне, способен позволить себе круглосуточное электроснабжение и избегать пониженного напряжения. Остальной же склон кроет могильная тьма. Впрочем, время от времени вспышки света: видимо, костры. Иногда полицейские машины или «Скорые помощи».
Иногда, хотя и не знаю, с чего так думаю, огни походят на что-то другое. Органическое, почти биолюминесцентное, как вспыхивающее мерцание гигантских морских чертей, выманивающих нас, немногих ночных сов, наружу, на нашу донную погибель. Вон они, опять шастают.
[:: ФЛЭШ-ПАМЯТЬ::]
семь лет назад, после того как воды Пан-Тихоокеанского цунами спали
долины и реки зеленого огня.
[::/ФЛЭШ-ПАМЯТЬ::]
Не знаю даже, попадает ли это в мой онлайновый дневник или я единственная, кому его читать приведется, когда стану старой, скукой утомленной и выживу из памяти. Aurora borealis, северное сияние, – полосы ярко-оранжевого и холодного голубого огня сияют высоко над горизонтом. Раскручиваясь, спиралью уходят ввысь тонкими струйками, словно обманки лесного пожара, словно раскрывающий себя океан. Для таких сполохов время года неподходящее. Как странно.
За долиной, за вершинами архипелага Олимпийских гор и грядами острова Ванкувер лежит Тихий океан. Отсюда мне его не видно, даже с такой высоты, и при том, как высоко вздыбился океан, но и тем, кто еще повыше и намного богаче меня, тем, у кого дома на самой вершине и у кого мощные телескопы, им видно, как с каждым годом все ближе подступает берег, заполняя долины, наползая на низкие предгорья, заполняя все выемки на свете. Менее чем через два часа я окажусь в одном из этих вершинных домов на одной из всесветских тусовок, где мне предстоит вступить в огражденную твердыню одного из немногих мегабогатых семейств рука об руку с моим красивым среброголовым кавалером, знакомым по банку, обитающим еще ниже по гряде на Колфакс Пик, он, вероятно, подыскивает кого-то из старших, кто живет повыше на горе, к кому он мог бы переехать, когда волны примутся стучаться к нему в дверь. Я не осуждаю: сегодня вечером сама буду заниматься тем же. Все мы ныне проводим жизнь, поглядывая вверх куда больше, чем глядя вниз. Как же мало остается теперь того, что можно увидеть наверху! Я должна быть готовой.
[:: НАПОМИНАНИЕ!::] Убрать мою складную грелку, на тот случай, если у них на подаче воды в ванной нет таймера.
О, это кошмар какой-то! Никогда не распространялась, что внедряла программку «Ловец грез» в систему своего мозга-компьютера, еще задолго до того, как доступ в Интернет сделался настолько медлителен и прерывист, что нельзя уже было ничего обновить, так что я, когда просыпалась, заносила все видения в этот дневник… в том и состоял весь смысл этой записи. И, разумеется, я перезабыла массу деталей. Сейчас только и помню – колокола, гигантские церковные колокола или гонги, несмолкающий громовый звон, когда все океаны мира хлынули в небо и все утонуло внизу.
[::/ПАМЯТКА::]
[:: ПОСЛЕ::]
Мы, как всегда, избираем долгий путь по обширным перепадам водянистых болот, что льнули к веренице древних горных пиков, где мы и другие остающиеся старшие устроили себе свою последнюю обитель. Мне незачем напоминать или настаивать: Мальчику все мои привычки известны, будто они его собственные. Дороги и тропы свелись к теням и напоминаниям о самих себе, призрачным ниточкам наших предыдущих проходов, которые лишь чуть меньше буйствуют растительностью, чем окружающие джунгли. Все больше наши ноги угадывают путь только по наитию. Можно бы сказать: просто по наитию, – только инстинкт все больше и больше становится чудесным распорядком нашего нескончаемого дня. Мы спим, видим сны, едим и дышим в сверхнасыщенной влагой атмосфере, десятилетия, века, а может, и тысячелетия пройдут, прежде чем мы остановимся и подумаем: «Я делаю вот это, я подбираю вот то, я помню то место и то время, я здесь, вот прямо здесь, и это – сейчас». И мы больше не помним жуткий человеческий предел конечных дней и лет, весь этот гнет разложения и смертности. Время попросту существует, оно тянется вдаль, как эта пустыня, как эти воды, как река звезд, что спиралью хороводят в небесах, притягиваясь все ближе с каждой фазой лун. Нынче так много всего этого. Порой мы с Мальчиком плачем от такой мысли, мысли о том, что мы внутри и часть этого, о становление пространного и бесконечного, и… и. И.
Как многое становится бесконечным! Мы на коленях по краям, осмеливаемся пробовать, раздумывать: а что же будет, когда мы, наконец, поддадимся, когда окажемся поглощены? И тогда, словно крохотные рыбки, мы метнемся прочь. К сейчас.
Сквозь джунгли высоких, как деревья, золотых и зеленых папоротников, сквозь теплые реки и болота, укутанные в бурый висячий мох с кроваво-красными цветами. Все цвета хрусткой северной осени пробиваются из бесконечно субтропического мира. Полчища червей с головами морских звезд облепляют валуны, ряды их черных бусинок-глаз следят за нашим продвижением, пока щупальца с присосками усердно шлифуют гладь камня. Мы находим лодку, древнюю красавицу из твердого дерева, привязанную к стволу, сделавшемуся выше и толще за долгие отрезки времени между каждым путешествием, и скользим по течению. Мимо проплывают скелеты небоскребных шпилей, покрытые зеленью, за ними следом стройные стволы деревьев и лозы, угловатыми формами подражая башням, к которым когда-то прицепились и с которых питались, башням, что рухнули много веков назад, когда стали расти деревья. Наши пешеходные зоны, наши магистрали и
