Записка гласила:
«К немалому нашему сожалению сообщаем Вам, что мы не считаем себя достаточно компетентными, чтобы допустить Вас к защите диссертации на соискание степени доктора наук на основании тех материалов, которые Вы нам представили. Поэтому мы вынуждены вернуть их Вам».
Ниже стояла неразборчивая подпись какого-то безымянного доцента биологического факультета. Вот и все — только эта записка да еще почтовые марки на общую стоимость в семьдесят восемь центов, теперь уже гашенных, которые и обеспечили доставку бандероли в его адрес Почтовым ведомством США.
Он мельком взглянул на обложку из искусственной кожи, к которой было приклеено название — «Новый подход к проблеме гемофилии». Вероятно, ему следовало бы назвать диссертацию «Материнская кровь» или «Смерть по наследству», что звучало бы куда более завлекательно. А с таким скучным названием лучше было не высовываться и так и остаться в безвестности. С таким мыслями он выронил отвергнутую диссертацию на стол, а сам завалился лицом вниз на диван-кровать, в котором он спал по ночам.
Он все еще продолжал лежать в этой же позе, когда в дверь постучалась его хозяйка, миссис Бемисд, и окликнула его:
— Почему вы не подходите к телефону, мистер Финлэй? Я ведь знаю, что вы у себя — я слышала, как вы прошли. Неужели вы не слышите моих истошных криков?
Это звонил из редакции «Гэдзетт» Нед Толмэн, где он проводил пять из каждых семи дней, согнув спину над пишущей машинкой в отделе переписки с читателями.
— Эй, охотник на микробов, — сказал он, — ты не против того, чтобы встретиться сегодняшним вечерком? У тебя ведь теперь, когда ты закончил наконец этот свой ученый опус, должна быть в запасе пара свободных минут?
Ларри во всем честно признался.
— Этот опус только что отвергнут, Нед.
Наступило молчанье. Затем снова раздался в трубке голос Неда.
— Но ведь ты только-только отослал его. Я думал, что ученым мужам понадобится не один месяц для того, чтобы составить мнение о проделанной тобою работе.
— Только, похоже, не в моем случае, — сказал ему Ларри.
— Тем более появилась весомая причина встряхнуться, — заявил газетчик. — Послушай-ка, я знаю одно весьма прелестное местечко в Норт-Энде, где очень вкусно готовят. Почему бы тебе не прихватить с собой Иду и покалякать со мною часок-другой?
— Извини, Нед, — ответил Ларри, — что-то мне сейчас совсем не до веселья.
Следующие пять минут Толмэн что-то яростно доказывал, уговаривал, заманивал лестью, принуждал, даже угрожал самым мелким шантажом, но в конце концов уступил. Ларри очень хотелось встретиться со своим лучшим другом, не меньше, чем хотелось повидаться с Идой, которая была ему даже более, чем другом, но он совершенно не хотел встречаться с ними сегодняшним вечером.
Однако он уже не стал больше валяться на диване. Вместо этого он уселся у окна, закурил и стал разбираться, в чем, собственно, он мог совершить ошибку. Вероятно, подумал он, его ошибка заключалась в слишком уж радикальном подходе к исследуемой теме, в непроторенности той дороги, на которую он вышел, для ученых умов из университета.
В сущности все попытки остановить кровотечение у гемофиликов до сего времени сводились к прямому изучению заболевания и немалым усилиям повысить сворачиваемость крови этих несчастных. Тем не менее, поскольку заболевание это подобно «мотыльку», ибо переносится только женщинами, которые сами обладают иммунитетом ко всем его проявлениям, и передается от них детям, обнаруживаясь в каждом следующем мужском поколении, Ларри решил сосредоточить все свое внимание на женщинах, которые увековечивают это заболевание в куда большей степени, чем сами жертвы его.
Тщательно изучив несколько десятков случаев современных заболеваний и просмотрев сотни к этому времени уже закрытых историй болезни, он пришел к некоторым выводам, достойным по меньшей мере, если не степени доктора, то хотя бы просто внимания медицинских светил. Но, похоже, светочи науки еще не готовы к тому, чтобы рассматривать это заболевание под столь непривычным углом. Вот в чем, по всей видимости, дело.
Либо, что нельзя было совсем исключить из рассмотрения, существовал некий заговор, очень хорошо замаскированный, но дьявольски эффективный, с целью помешать обнародованию любых теорий в отношении этой болезни. Ларри, естественно, постарался побыстрее выбросить из головы подобные мысли, так как они могли привести лишь к возникновению паранойи.
Однако, что было самым досадным, такая мысль все возвращалась и возвращалась. Тогда он попытался мысленно проследить всю историю своей дружбы с Недом Толменом. Он очень давно был с ним знаком, однако они никогда не были особенно близки, пока оба не объявились здесь, в Бостоне, несколько лет тому назад. Ларри устроился на работу в лаборатории одной крупной химикофармацевтической фабрики, Нед занял место помощника заведующего местной редакции «Гэдзетт». Они столкнулись в один прекрасный день лицом к лицу в баре, оба они были здесь одиноки и почти не имели знакомых среди жителей города и поэтому излили друг другу свои биографии и души.
К немалому изумлению Ларри, ибо Нед в науке смыслил ничуть не больше благодушно настроенного кота, газетчик сразу же проявил немалый интерес к тогда еще весьма туманному проекту Ларри повести борьбу с гемофилией так сказать с «черного хода». Вот что он тогда сказал:
— Послушай-ка, охотник ты мой любезный на микробов, ты вышел на прямую дорогу к признанию и богатству, я же — на дорожку к той сенсации, что вытащит меня из этой грязной лужи, нелепого подобия Флит-Стрит, в кондиционированную роскошь редакций «Лайфа», «Тайм», «Форчуна» или даже «Сэтэрдэй Ивнинг Пост». Настоящим я назначаю себя твоим Босуэллом.
— О’кэй, Босуэлл, я разрешаю тебе купить следующую рюмку, — так тогда ответил ему Ларри. Все это было всего лишь забавной игрой, только вот в самом ли деле? С того вечера Нед стал буквально цепляться за фалды его пиджака, он подзадоривал Ларри, ободрял его при неудачах, время от времени даже раскапывал для него тот или иной случай смертельного исхода заболевания из архива отдела некрологов редакции «Гэдзетт».
Почему же, вот что очень хотелось понять Ларри, должен был его друг подталкивать его к столь ошеломляющему провалу? Ведь это было совершенно бессмысленно. Однако что-то определенно было не так.
Он все еще размышлял над такими не имеющими ответа вопросами, когда снова раздался стук в дверь. Посчитав, что это миссис Бемисд, он произнес:
— Прошу прощения, я готовлюсь к тому, чтобы принять душ.
— Тогда повернись ко мне спиной, чтобы не видеть меня, — раздался неожиданный ответ, произнесенный приветливым женским голосом.
Ларри поспешно сорвался с места и отворил дверь. К нему в комнату прошла Ида Стивенс. На ней были широкие брюки такого же синего цвета, как и дельфтский фаянс ее глаз, и простая белая блузка, которая хотя и как будто весьма скромно свисала с
