— Нед, если ты и дальше будешь внушать Ларри мысль о том, что кто-то намеренно ему пакостит, ты можешь спровоцировать у него возникновение мании преследования. Кроме того, даже если это и правда — сама-то я ни за что в это не поверю — все равно для него совершенно бессмысленно прошибать стенку своею не такою уж крепкой башкою.
На что Нед, отбросив обычное свое цветистое многословие, отвечал так:
— Но, Ида, дорогая моя, если в самом деле кто-то злоупотребляет своим положением в университетской иерархии, то почему бы нам не выяснить, кто это и каковы его мотивы?
— И все это только для того, чтобы ты мог наскрести кое-что для своей дрянной газетенки? — с необычным для нее пылом произнесла всегда такая спокойная Ида.
Нед же криво усмехнулся и произнес:
— Разумеется, мне нужен материал для газеты — черт возьми, такая уж моя работа, собирать материал для будущих статей. Но еще больше мне очень хочется вывести на чистую воду тех подлецов, что творят подобные гнусности.
— А если окажется так, что не будет ни подлецов, ни гнусностей, что ты просто обольешь грязью многих ни в чем не повинных людей? — с тою же горячностью парировала Ида.
— Все равно остается та потенциальная несправедливость, от которой страдает Ларри и которую надо исправить. Ты это прекрасно понимаешь ничуть не хуже меня, — ответил Нед. — Мне же лично что-то начинает казаться, что ты благосклонна к этому гнусному типу, нагадившему Ларри.
Из светло-голубых глаз Иды брызнули слезы, что наконец расшевелило Ларри из его торжественного полузабытья над полной рюмкой, он привстал и произнес:
— Почему бы вам обоим не примолкнуть? Что с того, что кому-то в здешнем университете не понравилась моя диссертация — в самом деле, что с того? Я отправлюсь с нею в Нью-Йорк и попрошу, чтобы ее рассмотрели в Колумбийском университете. Считается, что Уиттэкер очень компетентно возглавляет тамошний биологический факультет.
Это заявление вызвало появление новой волны аргументов и контраргументов. Нед сразу же поддержал его акцию, Ида стояла насмерть против нее. В конце концов ее очевидное неверие в значимость его работы настолько уязвило Ларри, что он встал во весь рост и громко рявкнул, что он забирает свою диссертацию и отправляется с нею в Нью-Йорк прямо сейчас.
В столь позднее время самолеты уже не летали, а ночной скорый уже отправился с Южного вокзала, нафаршированный спящими пассажирами. После того, как Ларри заглянул к себе домой, чтобы забрать диссертацию, ему пришлось дожидаться еще долгие полтора часа, пока в Нью-Йорк не потащилась ночная электричка.
Он продремал почти все то время, что находился в поезде, но по-настоящему заснул, когда присел в вестибюле гостиницы «Квинз Краун», расположенной всего лишь в нескольких кварталах от биологического корпуса, куда он надеялся переправить свою диссертацию. В целом, бывало, что он и лучше чувствовал себя, проснувшись утром.
Теперь же он еще все больше и больше начинал страдать от острого приступа малодушия. Его испугала дерзость собственного поведения. Однако в характере его было что-то такое, что прямо-таки заставляло его пройти через все это — он это четко сознавал, несмотря на собственную свою застенчивость.
Вскоре Ларри, продолжая пережевывать лососину, обнаружил, поначалу даже как-то машинально, что он внимательно наблюдает за невзрачным субъектом, сидевшим за столиком у стены. Человек этот каким-то весьма странным образом, почти что как курица, склевывал пищу, предварительно разломав ее на маленькие кусочки, чтобы они, что ли, соответствовали его наружности.
В какое-то мгновенье человек этот поднял взор, и его бесцветные глаза встретились с глазами Ларри. На один миг они расширились в панике, но затем взгляд его, устремленный на Ларри, стал откровенно задумчивым и спокойным, что могло только свидетельствовать о том, что это его хладнокровие было явно наигранным, в его взгляде через очки Ларри увидел такую враждебность, какой еще никогда не доводилось за свою сравнительно короткую жизнь встречать молодому биологу.
Ларри первым отвел глаза в сторону. Ведь в общем-то, сказал он самому себе, ввязаться в состязание с незнакомцем кто кого дольше переглядит — значит выявить истинную меру силы воли своей или своего визави. Он насадил на свою вилку еще кусочек семги, но теперь она показалась ему на вкус какой-то металлической, неожиданно потеряв всю свою прелесть.
На какую-то секунду или две он задумался, пытаясь припомнить, где именно этот кислый вкус стал ему таким знакомым. Затем на память ему пришло, как он поспешно проглатывал плохо пережеванную пищу прямо из консервной банки у подножья одной из высоток в Корее перед самым первым в своей жизни настоящим боем. Именно такой же вкус еда приобрела для него сейчас.
Это был вкус страха.
Столь злобный взгляд, брошенный в его сторону этим невзрачным субъектом, мог означать только одно — то, что он преследовал Ларри от самого Бостона. Значит, в самом деле существовал какого-то рода заговор против него. И он никаким параноиком, значит, не был.
Успокоившись подобным образом, Ларри расплатился за завтрак, не забыл дать на чай официанту и вышел из обеденного зала. На часах в вестибюле было девять — сорок две. Он вышел на тротуар перед гостиницей и, щурясь от яркого утреннего солнца, не спеша двинулся в сторону Морнингсайд-Хейтс к университету.
На углу Бродвэя он на мгновенье приостановился и оглянулся. Чуть более половины квартала ниже по склону невзрачный тип остановился, глядя на витрину магазина, которая, Ларри это отчетливо помнил, была совершенно незаполненной.
«Черт побери, — выругался он про себя. — Что бы это все означало?»
Сворачивая к северу, к месту своего назначения, Ларри рискнул бросить взгляд исподтишка на своего преследователя и успел заметить, как этот невзрачный тип едва увернулся из-под колес набирающего скорость автобуса, направляющегося к центру города. Ларри непроизвольно ускорил шаг. Он не знал, чего собственно домогается этот такой невзрачный с виду плюгавый субъект, но у него не было ни малейшего желания дать ему возможность догнать его.
Когда он почувствовал, как кто-то похлопал его по плечу указательным пальцем, Ларри аж подпрыгнул от неожиданности, едва не выронив на асфальт свою диссертацию. Раздался спокойный, совсем не грубый голос:
— Спички найдутся?
— Бе… ээ… — запинаясь, выдавил из себя Ларри. — Простите, я очень тороплюсь.
— Э нет, мистер Финлэй, вам совершенно ни к чему торопиться.
Услышав свое имя из уст незнакомца, Ларри сразу же вышел из оцепенения. Остановивший его был коренаст и грубо сколочен, его лицо кирпичного цвета было все испещрено шрамами, у него были грязно-рыжие волосы, скорее напоминавшие всклокоченную шерсть ирландского сеттера. Он
