Будучи слишком важной персоной, чтобы его облачили в армейскую форму, он все-таки умудрился побывать на передовой фактически на всех театрах военных действий Второй мировой войны, сыграв существеннейшую роль не только в координации усилий по материально-техническому снабжению войск, но и в запутанных хитросплетениях международной дипломатии. Теперь, когда ему еще не было и пятидесяти, он был чем-то вроде неофициального советника президента, играя очень важную роль в его непосредственном окружении.
Когда на веранде появился Ларри и был представлен Бретту, тот внимательно посмотрел на него и сказал:
— Вот этот мальчишка? — А затем, увидев кивок Мэйна Корнмэна, произнес: — Финлэй, вы, по всей вероятности, ничего об этом не знаете, но это известно всем, с кем вы когда-либо были знакомы. Мы провели самую тщательную проверку за последние несколько дней всей вашей предыдущей жизни и вашего окружения.
— Вот где очень сыграло на руку убийство, — пробурчал толстяк. — Они приняли ищеек Леона за самых заурядных фараонов.
— Ну и что вы можете сказать обо мне после всех этих ваших проверок? — смущенно поинтересовался Ларри.
— Все в полном порядке, — произнес Леон Бретт, затем повернулся к своим куда более пожилым собеседникам и, как будто уже начисто позабыв даже о самом факте существования Ларри, произнес: — Появились явные признаки того, что ситуация может полностью выйти из-под контроля, если немедленно же не заняться ею. Последние сообщения — а они достоверны на все сто процентов — явно указывают на то, что кто-то в самом деле начинает настоящую бактериологическую войну по ту сторону Железного Занавеса. Пока что масштабы ее весьма невелики, однако у нас нет ни малейших причин считать, что ребята Хрущева делают это только ради того, чтобы возбудить антиамериканские настроения, хотя, разумеется, именно таким образом интерпретируют это сами.
Говорил он решительно, недвусмысленно, как будто обладал счастливейшей способностью взрезать острым ножом для разделки мяса самую сочную часть того предмета, который в настоящую минуту рассматривал, и предъявлять ее на разделочной дощечке вот в таком отлично разделанном виде, чтобы и другие получили возможность столь же ясно понять, что же все-таки перед ними, как и он сам. Уиттэкер и Корнмэн обменялись многозначительными взглядами, после чего толстяк произнес:
— Не думаю, что будет очень полезным и сейчас напоминать вам, что я предупреждал вас о чем-то вроде этого в течение многих лет.
— Отнюдь нет, — нисколько не смутившись, ответил Леон Бретт. — Возможно, мы действительно проявили некоторое недопонимание, но кто может нас упрекнуть за это?
— Я могу, — свирепо прорычал Мэйн Корнмэн, отодвигая от стола свое огромное брюхо. — И что же вы собираетесь теперь с этим делать?
— То, что сможем, — спокойно произнес Бретт. — К несчастью, президент все еще не имеет твердой убежденности в истинности вашей версии этого заговора. Он предоставляет мне некоторую отсрочку для более тщательного выяснения всех подробностей, однако военных все еще держит в полнейшем неведении. Ума не приложу, каким образом мы можем убедить их.
— Хотелось бы знать, — задумчиво произнес толстяк, — почему именно армия является прибежищем самых тупоголовых представителей любого народа? Боюсь, именно так было всегда и везде.
— О, они не столь уж безнадежны, — ответил Леон Бретт. — А какою, как вы считаете, должна быть реакция рядового обывателя, если разложить перед ним все имеющиеся у нас факты? Он немедленно посчитает всех нас сумасшедшими.
— И в этом он будет совершенно прав, — съязвил Уиттэкер. — Тем не менее, мы не в такой степени сумасшедшие, как эти невероятные бабы. Ладно, Леон, а что все-таки вы предлагаете, чтобы остановить их?
Бретт поднялся из-за стола и прошел к застекленной внешней стене веранды, сцепив руки за спиной. Затем неожиданно повернулся лицом к сидевшим за столом.
— Господа, вот этого-то я и сам не знаю. Единственное, что нам удалось выяснить — это то, что наши подруги располагают чем-то вроде штаб-квартиры, откуда координируются их действия во всемирном масштабе. В чем я убежден — источников великое множество, хотя все они весьма эфемерного свойства, — так это в том, что штаб-квартира эта расположена на нашем континенте или в непосредственной от него близости, вероятнее всего, в нашей стране.
Громко крякнув в знак согласия, Корнмэн произнес:
— И каким таким образом вы предлагаете ее обнаружить? С помощью ивовой рогатки?
— Честно говоря, — лицо знаменитого деятеля при этом явно поникло, — я не имею ни малейшего представления о том, как это сделать. Я не исключаю возможности, что это будет окружением жены президента. Да что там еще, черт побери, говорить — я подозреваю даже свою собственную жену. Я оставляю вам, господа, честь разрешения этой загадки.
Корнмэн даже не пытался замаскировать то злорадство, которое вызвали у него эти последние слова Бретта. Он иронически рассмеялся и произнес, обращаясь к Уиттэкеру:
— Так что, Фил, что делать будем, будем и дальше придерживаться своего первоначального плана?
Уиттэкер кивнул, лицо его оставалось серьезным и сосредоточенным.
— Позвольте мне повторить еще раз, — произнес Леон Бретт, — события принимают такой оборот, что у нас, возможно, осталось совсем немного времени.
— Мне кажется, мы пожалуй, можем вам пособить, — произнес толстяк. — Скажите мне, Леон, вашим сотрудникам удалось подобрать хоть один пример того, когда наши подруги действительно прибегли к совершению убийства для достижения своих целей?
— Нет… — Бретт с сомнением покачал седой головой, затем добавил: — Разве что вот эта бактериологическая война. О, да вот еще — вон то убийство в Колумбии.
— Точно, — произнес Мэйн Корнмэн. Ларри неожиданно для самого себя обнаружил, что очутился в фокусе внимания всех трех таких необычных пар глаз людей, что находились вместе с ним на этой веранде. Толстяк смерил его снисходительным взглядом и заметил:
— Ну что ж, Ларри, по всему, клонится к тому, что вы станете одной из наших надежд.
Глава 10
Возвращение Ларри в Нью-Йорк во второй половине дня было отмечено таким же его молчанием, как и поездка с Дэном Брайтом за рулем утром этого же дня, только теперь молчание его было вызвано не плохим настроением водителя, а его собственной растерянностью. Впервые с того момента, как в жизнь его вошел Мэйн Корнмэн и стал ею распоряжаться, как своею собственной, он оказался по-настоящему перепуган. Великий ученый, после того, как назвал Ларри «надеждой» пустился в более
