— Этот молодой человек каким-то образом нащупал слабое место в организации этих современных амазонок, нечто очень близкое к самой сердцевине заговора, который мы пытаемся разоблачить.
— Но, Мэйн, — вмешался тут Фил Уиттэкер, — я никак не возьму в толк, почему это их так могла вывести из себя эта его диссертация. Ведь маловероятно, что изложенные в ней выводы могут получить широкую огласку, все ограничится узким кругом специалистов, вроде нас, например. Газеты уделяют, как это отметил один из следователей, гораздо большее внимание факту убийства Эрлин Крэйди.
— Справедливое наблюдение, Фил, — тихо произнес Леон Бретт.
Однако ответом Мэйна Корнмэна на это замечание была хитрая улыбка на его устах.
— У меня имеется одно очень сильное предчувствие, объясняющее, почему они так испугались Ларри, — парировал Мэйн Корнмэн возражения своих собеседников. — Я не вполне в этом уверен и поэтому боюсь говорить об этом даже вам, но я представлю вам любые аргументы, какие только вы захотите, в пользу того, что он ближе к сердцевине этого заговора, чем любой из нас. Именно он тот человек, которому суждено обнаружить их штаб-квартиру.
— Но почему именно я? — изумился Ларри. — И каким образом мне это удастся сделать?
Все остальное время своего пребывания в роскошном особняке Фила Уиттэкера на Лонг-Айленде он пытался найти ответы на эти два вопроса, включая и двухчасовой перерыв, во время которого Мэйн Корнмэн расправился с двумя омарами, фаршированными гусиной печенкой, с огромной супницей с ароматным бульоном, целой индейкой, начиненной собственными потрохами, и огромным тортом на десерт.
Теперь, на обратном пути в город, у него не было ни малейшего представления в отношении того, получил ли или нет он ответы на эти свои вопросы в течение того продолжительного времени, что длилось совещание сильных мира сего с его участием. Во время этого совещания, которое зачастую скорее походило на допрос с пристрастием, он, хотя и весьма неохотно, сознался в том, что звонил в гостиницу, где остановился Нед Толмэн. При этом Мэйн Корнмэн прямо-таки просиял и удовлетворенно кивнул, как будто такой поступок был совершенно естественным и что он очень доволен тем, как повел себя Ларри.
— Вы ни на секунду не должны забывать, — таким было его прощальное напутствие, — о том, что вы являетесь единственным из нас, кроме меня — да и то было много лет тому назад — который заставил наших оппонентов прибегнуть к решительным действиям. Мы здесь пришли к единодушному согласию в том, что материалы, приведенные в вашей диссертации никоим образом не являются тем фактором — по крайней мере, не самым решающим фактором — который мог стать причиной насильственных действий с их стороны.
Следовательно, Ларри, должно существовать нечто куда более сугубо личное. То ли вы сами, то ли ваши какие-то поступки или поведение поставили вас в положение, чрезвычайно близкое к самой сокровенной сердцевине этого заговора. Как я уже намекал, мне кажется, что я знаю, хотя и в самых общих чертах, где находится самое слабое место в замыслах этих новоявленных амазонок. Но у меня нет абсолютной уверенности в этом, я не усматриваю подлинной связи между на первый взгляд совершенно разрозненными событиями.
— Так что же вам нужно, чтобы я сделал еще раз? — потеряв всякую надежду, спросил Ларри.
— Не ищите их преднамеренно, но и не избегайте их, — вот что ответил ему толстяк. — Будьте всегда на виду — вот и все. И будьте очень осторожны, молодой человек. Вы — наша единственная надежда на быстрое решение этой загадки. Самое главное — ни на секунду не теряйте бдительности. Как мне кажется, остальное приложится само собою. А теперь — прощайте. Желаю вам удачи. Я возвращаюсь в город завтра. Сегодня вас туда отвезет Дэн.
То, что поначалу казалось такой волнующей и возможно даже опасной поездкой, мало-помалу превратилось в заурядный, ничем особо не примечательный переезд из одного пункта в другой, во время которого он апатично дожидался, когда же все-таки произойдет что-нибудь из ряда вон выходящее. Все то время, пока он находился в кабине автомобиля, голова его была забита самыми различными мыслями, и в конце концов он обнаружил, что в ней творится полнейший хаос.
Весьма странным было то, что из всех воспоминаний о Тони осталось только спокойное восхищение ее красотой, очарованием и тем дружелюбием, которое проявила она к нему вчера вечером. Однако гораздо больше он теперь думал об Иде. Если б только он увидел заголовки, в которых сообщалось о признании Джонатана Моргана, до того, как пригласил Тони поужинать вместе, он был бы волен подойти к Иде и Неду Толмэну в баре у Хилари Дуггэна. Испытывая острое чувство запоздалой вины, он впервые за все это время понял, что ничего не должно было больше препятствовать ему возвратиться в бар к старым своим друзьям после того, как он прочитал о признании Моргана. Он, по всей вероятности, был слишком уж поражен усталостью — или чем-то даже большим, чем просто усталость?
Ларри глубоко призадумался над этим. Как только Ида выразила свое отрицательное отношение к продолжению его работы над первоначальной темой диссертации, которая теперь должна была вне всяких сомнений обеспечить ему присвоение докторской степени, он почувствовал некоторый элемент недоверия, недоверия, которое только еще больше увеличилось, чем развеялось, после того, как ему стало известно о заговоре амазонок.
То было время, разумеется, когда он и Ида практически во всем очень неплохо ладили между собой. Теперь же ему очень хотелось узнать, в самом ли деле является она одной из дочерей этого тайного племени амазонок. Скорее всего, решил он, как и сделал это и утром, это весьма маловероятно. Ведь далеко не все женщины являются носительницами характеристики, заключающейся в острой необходимости доминировать над всеми остальными людьми — по сути таких женщин очень и очень немного. Вот Долорес Грин — та была до краев набита именно такими, присущими только амазонкам, характерными чертами. Он вполне мог допустить, что она была соучастницей заговора, о котором ему сообщили его более старшие по возрасту покровители — но Ида или Тони, они обе были вполне нормальными девушками.
Когда же он стал размышлять о роли Неда Толмэна, то тут он пока что оставался в полной неопределенности. Ведь это именно Нед все время подстрекал его работать над диссертацией, посвященной исследованию гемофилии, это он вдохновлял его и не давал опустить руки в трудные моменты работы над нею, да еще и способствовал сбору необходимых Ларри материалов. Но разве такое поведение не означало прямого противодействия намерениям заговорщиц? Тут Ларри начал задумываться над тем, не является ли весь этот заговор причудливой фантазией, родившейся в опухшем от обжорства мозгу Мэйна
