Рядом со мной становится Фолки, закончивший возводить барьеры вокруг корабля.
— Не переживай, котик, мы ее в обиду не дадим.
Виго закатывает глаза и отмахивается от мага, а через минуту уже стоит рядом с братом и смотрит на здание впереди.
Стоит им только шагнуть вперед, как в душе вязким, липким холодом растекается необъяснимый страх. Будто я вижу их в последний раз.
Сколько лет прошло?
Пятьдесят? Сто? Не могу вспомнить, да и не хочется, если честно. Оружейная кажется мне чем-то плохо забытым, опасным и чужеродным. Приветом из прошлого — и я предпочитаю закопать его поглубже и никогда больше не пытаться вернуться в мир зыбких воспоминаний, полных боли, потерь, разочарований и смирения с неизбежным.
Я не вру, когда говорю о том, что не хочу ничего возвращать, что люди не примут нас, даже если трон Эронгары снова будет принадлежать нам по праву. И глядя на тяжелые створки врат, плотно сомкнутые и покрытые слоем пыли, я понимаю почему.
Когда остаешься один на один с собственными горестями, то все, чего ты хочешь, — забыть и забыться. Жить какой-то другой жизнью, особенно когда понимаешь, что все — нет путей назад и время отмотать никак нельзя.
Мы — желтоватая пыль на страницах чужих книг. И нас смахнули, сдули, чтобы написать новые истории, оставив прошлое за плечами, где ему самое место.
— Будто мы здесь чужие, — тихо говорит Виго, и я точно знаю, о чем он.
Эта оружейная — для принцев Эронгары.
Мы уже давно не те, кем когда-то были.
— Как думаешь, страж все еще работает? — спрашиваю я, отстегивая от пояса клинок.
— Надеюсь, что за столько лет тварь поистрепалась. Или отключилась.
— По идее, он должен пропустить нас. По праву крови.
Особой уверенности у меня нет. Ведь право крови принадлежит старшему принцу — таковы правила.
— С нашей удачей он попытается размазать нас по стенке, — хмыкает Виго, озвучивая мои мысли.
— Она, — поправляю я брата. — Помнишь? У нее даже имя есть.
Чем ближе мы подходим, тем больше густеет воздух вокруг. Это не просто какая-то там духота и затишье перед грозой, а самая настоящая патока, через которую приходится продираться. Ноги тяжелеют, а голова раскалывается от одного только неосторожного взгляда на оружейную. Это все — защитные механизмы, созданные, чтобы отгонять непрошеных гостей, но они не должны действовать на нас!
С трудом добираемся до врат и прикладываем испачканные кровью ладони к поверхности. По черноте вверх и вниз разбегаются кроваво-золотистые всполохи, вычерчивая письмена на старом Эронгарском наречии. На несколько секунд давление в висках отпускает, освобождая голову из плена невидимого капкана. Врата крупно вздрагивают, створки чуть-чуть приоткрываются, выпуская наружу затхлый воздух, пропитанный пылью, плесенью и каким-то острым запахом местных сорняков.
Лицо обжигает морозным холодом, будто я снова вернулся на Таселау и вот-вот окажусь в замке Альгира, и я явственно слышу, как под ногами похрустывает плотная ледяная корка и шуршат мохнатые ветки елей.
Контраст с пронизанной палящим солнцем пустыней настолько жуткий, что по спине бегут мурашки, а Виго рядом тихо ругается и достает из небольшой набедренной сумки парочку шариков-светляков.
Бросив один мне, тигр бесстрашно шагает во мрак, сдавливает сферку в кулаке до легкого хруста и поднимает ее высоко над головой, отбрасывая на стены причудливые тени.
Внутри нет ничего особенного, кроме высоченных темных стен и слоя пыли настолько толстого, что при каждом шаге она поднимается в воздух густыми желтовато-белесыми облачками. Раньше эти коридоры украшали высеченные в камне фрески, но время безжалостно сломало их, раскрошило и осыпало на землю мелким крошевом. Впрочем, глубокие следы от когтей быстро приводят меня в чувства.
Если кто-то и занимается здесь разрушениями, то это точно не время.
— Кажется, наш страж был не в духе.
— Я бы тоже был. Мы же бросили ее, на столетия! Ларва как ребенок. Кто бы мог ей тогда объяснить, что придется торчать в этих подземельях годами.
Виго упрямо передергивает плечами.
— Она порождена магией. В ней нет тех чувств, что ты пытаешься приписать.
— Ага. И стены она крошила от скуки, — я тыкаю пальцем в исполосованное изображение. — Это, кстати, была наша совместная картина. И погляди, какие тут следы! Фреску рвали в ярости.
Виго ничего не отвечает.
А я никогда не забуду, что Ларва — его творение. Из тех далеких времен, пыльного, полузабытого прошлого, когда брат мог плести заклинания, превращая груду камней и несколько силовых кристаллов в покорную куклу, выполняющую любой его приказ.
Правда, с Ларвой все иначе.
Она была очень похожа на человека, и если не присматриваться к рукам — где четко виднелись шарниры там, где соединялись фаланги пальцев, — то даже кукольное личико выглядело очень человечно.
— Не боишься, что люди в штыки примут это… существо?
— Ларва никому не причинит вреда. Правда, Ларва?
А она смотрит на него незамутненно-голубыми кукольными глазами, и ее рот, застывший в вечной улыбке, открывается и закрывается, почти как у человека.
— Нет, господин. Я обещаю!
“Виго создал совершенство, не знающее усталости, бесстрашное, способное встать даже против умелого воина, — думаю я, поглядывая на спину брата. — Он создал стражника, которого так и не научил только одному — существовать без господина”.
Эхо наших шагов разносится далеко, и если творение Виго здесь, то скоро оно нас найдет. Дорога идет под небольшим уклоном, сейчас мы уже где-то под пустынными песками, а впереди вот-вот покажется хорошо знакомая мне развилка.
Тихий шорох справа привлекает внимание, но свет ничего не ухватывает; только падает несколько камешков с потолка, прямо нам под ноги.
— Идем быстрее, — рычит Виго. — У меня дурное предчувствие.
Вот и развилка. Воздух здесь еще холоднее, чем у выхода. Морозный, пробирающий до самых костей — не спасает даже купленная в Таселау броня. Светляки тускнеют, будто что-то вытягивает из них силы, а тигр только ускоряет шаг, посматривает по сторонам и через секунду застывает прямо в центре широченного коридора, уходящего вправо и влево.
— Выходи! — рявкает он. — Я знаю, что ты наблюдаешь.
Прямо перед ним с потолка падает густая, черная тень. Она почти сливается с полом, и, подняв светляка повыше, я выхватываю из темноты очертания куклы.
У нее прямые темные волосы… были когда-то. Материал давно истлел, превратившись в месиво из спутанных узелков и выдранных с мясом прядей. У куклы нет одного глаза — на его месте зияет черный провал, в котором тонко позвякивают осколки и шуршит пыль. В одежде существо не нуждается и щеголяет плавными изгибами, так похожими на обычные человеческие. Только вместо тонких девичьих пальцев — острые, отточенные до блеска когти, в добрых семь дюймов каждый. Ими можно снимать головы…
Точно в центре груди тускло поблескивает вытянутый
