Айт ползком передвинулся на несколько шагов в сторону и, устроившись в неглубокой впадине, включил приемник скафандра.
— …Мония — В — четыре… Мония — В — четыре — послышался из наушников монотонный басовитый голос, а в паузах — певучий женский:
— Мония — Бе — ноль… Мония — Бе — ноль…
Вся территория Монии, как и других стран планеты, была разбита на секторы, в пределах которых постоянно звучали остронаправленные радиосигналы соответствующих координатных станций. Номерация параллелей и меридианов позволяла легко ориентироваться на поверхности Пирейи.
При свете крошечной лампочки внутреннего освещения скафандра Айт отыскал на захваченной с ракеты картографической ленте ту точку, где снизился.
Да, до столицы Монии совсем близко. Даже пешком можно дойти домой менее чем за сутки. Но спешить некуда и нечего. Нет уже того «дома». Нет и инженера Айта. Есть человек без имени, бывший каторжник БЦ-105, который чудом спасся от смерти, которая может настигнуть его в любой момент.
Инженер вздохнул и медленно свернул картографическую ленту. Она уже была не нужна.
Параллель В-4!.. Ох, как запомнилась Айту эта параллель!.. Кажется, совсем недавно они с Мэй заблудились на этой параллели во время путешествия к Синему водопаду, и тогда Айт с гордостью вытащил из кармана портативный навигатор собственной конструкции. Это было его первое выдающееся изобретение — электронно-вычислительная машина чрезвычайно малых размеров. Он приберегал прибор как приятный сюрприз для любимой. Достаточно нажать кнопку — и перед глазами предстанет максимально точный план местности, потому что электронная память устройства держит в себе весь атлас Монии, а луч автоматически рисует изображение местности на экранчике по сигналам координатных станций.
Мэй хлопала в ладоши. Она моментально забыла о своем страхе и требовала забраться как можно дальше в лес, умышленно заблудиться, чтобы убедиться в безупречной работе аппарата.
И они-таки заблудились во второй раз. Не потому, что навигатор испортился, нет! Просто быстро стемнело, и ночь застала их вдали от человеческого жилья.
Сладко дышала ночь. Бурлили соки в растениях, распирая упругие бутоны цветов. Плыл в воздухе страстный аромат. Свадебным пересвистом полнились чащи. Мириады светлячков вытанцовывали в лесу, наполняя его розовым сиянием.
Взявшись за руки, Айт и Мэй молча шли ночным лесом. Да и нужны ли были слова? За них говорила вековечная природа, которая сейчас, может, в миллиардный раз, не старясь, праздновала свою юность.
Перед рассветом они остановились на поляне, покрытой мягким цветущим мхом. Мэй устала и по-детски прижалась к Айту. Она так и уснула у него на груди.
А на следующий день…
Айт резко оборвал воспоминания: он поклялся никогда не вспоминать о том, что было потом. Не вспоминать, пока не отомстит за растоптанное счастье, за оскверненные мечты. Мэй больше нет для него. Нет и прошлого. Есть только безрадостное сегодняшнее, тоскливая бесперспективность и — где-то в конце нее — яркая последняя вспышка.
Айт взглянул на часы. Семьдесят второй час. До рассвета еще далеко, но все равно следует убираться прочь от берега.
Он запихнул в расщелину прибрежных скал парашют и скафандр, вытряхнул из карманов всякие мелочи, которые могли выдать беглеца, и старательно завалил тайник камнями.
Прихвостни мистера Кейз-Ола были вполне уверены, что сбежать с искусственного спутника невозможно, а поэтому даже не озаботились переодевать каторжан в клетчатую одежду заключенных. На Айте был комбинезон стандартного пошива — обычная одежда, которая никому не будет мозолить глаз.
В уголке левого нагрудного кармана комбинезона была зашита монета стоимостью в один дайлер — «на счастье». Для монийца деньги — все. Потакая суеверным вкусам покупателей, в одежду еще на конвейере зашивали мелкие монеты. Этот дайлер сейчас был для Айта действительно счастливой находкой, ибо в Монии человек без денег — почти преступник, которого могут немедленно упрятать в тюрьму.
Еще раз оглянувшись вокруг, инженер осторожно зашагал в направлении Дайлерстоуна. Он вскарабкался на прибрежные скалы и оказался на плато, которое тянулось, насколько хватало взора.
Это была голая, каменистая пустыня. Лишь иногда Айт натыкался на единичные густые и низкие кусты, и тогда длинные липкие пряди хватали его за ноги. Они сразу же присасывались к ботинкам и тормозили ход.
«Оказывается, здесь растут гвианы… — обеспокоенно подумал инженер. — Надо быть внимательным!»
Эти растения пустынь иногда пожирают животных, а некоторые из гигантских форм были опасны даже для человека: ядовитый сок парализовал нервные центры и приводил к тяжелому заболеванию.
Можно было свернуть направо, направиться к мерцающим огням селения. Наверное, там есть хорошая дорога. Но не стоит попадаться кому-либо на глаза ночью. Самый трудный путь был для Айта одновременно и самым безопасным.
Когда большая стрелка часов достигла девяносто шестой деления, Айт решил передохнуть. Несколько глотков оуе из предусмотрительно захваченной в ракете фляжки вернули ему силу, однако он не торопился, ожидая рассвета.
Каменистое плато осталось позади. Впереди простиралась Долина Двух Солнц, одно из лучших мест Пирейи, где никогда не бывает зимы, а мягкий климат способствует развитию самых изнеженных растений.
Сейчас, в этот предрассветный час, долина спала. Только на горизонте полыхали огни Дайлерстоуна — огромного города, столицы Монии.
До Дайлерстоуна было еще далеко. Айт видел только сигнальные фонари на вершинах телевизионных башен и рекламу на верхних этажах небоскребов. А бесчисленные огни, которые сияли внизу, озаряли небо.
— Дайлерстоун… — шепотом произнес Айт.
Это был город его юности, город надежд, которые блеснули и погасли.
Айт отвернулся, однако сразу же взглянул в сторону Дайлерстоуна снова: над заревом появилось небольшое колечко. Оно медленно плыло по небосводу над Пирейей.
— «Звезда Кейз-Ола»! — пораженно воскликнул Айт. — Так вот ты какая! — Он сел, потом лег на спину, провожая глазами искусственный спутник.
Еще несколько часов назад он был там, возле искусственного спутника, задыхался, сходил с ума от мыслей о собственном бессилии, о неизбежности глупой, бессмысленной смерти. Если бы была возможность, он разбил бы на атомы ту ненавистную «Звезду» — вместе с надзирателями, вместе с собой, только чтобы уничтожить навсегда самую страшную в мире каторгу. А вот сейчас, даже когда легкие еще не пришли в себя после кислородного голодания, «Звезда Кейз-Ола» вызвала не ненависть, а восхищение.
Казалось бы, надо радоваться, что вырвался оттуда. И только чувства капризны, не приобретешь
