Я оттолкнула её руку, злясь, что вообще поддалась на провокацию. Надо было этих дур игнорировать и всё! “Валите!” — хотелось крикнуть мне, но, стоило взглянуть на клыки и когти, слова застревали в горле. Я и раньше не умела постоять за себя, а теперь и подавно.
Кошки противно хихикали, а у меня от злости зубы сводило.
— Тю, ну поплачь ещё, может полегчает. Глядишь, сжалится над несчастной ботаничкой и проведёт с тобой вечерок, — не унималась Тигрица. — Ну, чего скуксилась? Мы же тебе помочь пытаемся. От доброго сердца!
Я стиснула челюсти до хруста, сжала кулаки. От гнева рябило перед глазами, покалывало затылок… а злиться мне было нельзя, иначе…
Вдруг, Тигрица закашлялась, сигарета выпала из её размалёванного рта. Она схватилась за горло… Меня потом прошибло от испуга. Тигрица хрипела так, словно собиралась выкашлять лёгкие.
— Эй, ты чего! — Раиса стала хлопать её по спине. — Это всё от курева…
— Д-да уж, — прохрипела Катя, сквозь выступившие слёзы. — Фух, вроде полегче… Кха-Кх-ха… Пора завязывать. А ты чего вылупилась! — прикрикнула она, явно недовольная, что я стала свидетелем приступа.
“Она просто подавилась, так бывает”, — успокаивала я себя, глядя на удаляющиеся спины кошек. Где-то в глубине души пряталась подленькая радость за чужое страдание. Поплатились! И тут же, без промедления, в атаку кидалось чувство вины. “Ты виновата. И сама это знаешь! А если бы что-то плохое случилось? А если будут последствия?” — мрачно шептала она на задворках сознания. Сложно было отрицать, ведь ни раз и не два случалось, что для других моя злость оборачивалась бедой. Даже Алек однажды стал жертвой.
Я поглядела на часы. Пара должна была вот-вот закончиться. Хоть бы Алек согласился поговорить со мной… Раньше мы могли беседовать часами. Всё изменилось после того, как в девятом классе Алек чуть не упал с крыши. С тех пор он избегал наших встреч, каждое слово из него приходилось вырывать клещами. Я же, напротив, с той поры не могла дня прожить без мыслей о нём.
Сколько бы не мучила себя, события той давней ночи представали размытыми кляксами, словно кто-то окунул в воду холст со свежей акварелью. Цвета, образы, звуки — на полотне воспоминаний всё смешалось. Помню только, что гуляли по крыше многоэтажки… Потом, поссорились из-за ерунды, я разозлилась… А ведь знала, что злиться нельзя, уже тогда знала. Ещё с детства так бывало — если злюсь, с людьми плохое случается. Вот и тут случилось. А что именно — не знаю. Не помню… Кажется Алек с крыши едва не упал, но до деталей, хоть убей, не додуматься. Точно стёркой по памяти провели.
Может, вот она, моя суперспособность — злиться… и людей от себя отталкивать? Если так, то я самый большой неудачник во вселенной.
До ушей донёсся нарастающий гул из голосов, двери аудитории распахнулись, и в коридор вывалила толпа сонных студентов. Профессор совсем их уморил. В воздухе разлился медовый аромат. Алек. Через пару секунд я его увидела, и сердце, точно по команде, сделав кульбит, забилось чаще.
Алек шёл в обнимку с какой-то Енотихой и весело болтал со своим долговязым другом — раздолбаем, прогульщиком и любителем травки, верблюдом Ромой…
Я уже было двинулась к ним, когда Алек вдруг заметил меня. Я несмело помахала. Перемена на лице Алека походила на смену дня и ночи. Глаза потемнели, губы скривились, словно от зубной боли. Он что-то тихо сказал друзьям. Те, кинув на меня любопытные взгляды, кивнули, и направились к выходу, а он торопливо зашагал ко мне. Мои и без того слабы надежды на разговор скукожились под пристальным взглядом Пса.
— Слушай, Тина… Чего тебе опять нужно? — раздражённо рыкнул Алека, беря меня за плечо и, точно надоедливого ребёнка, отводя в конец коридора. Туда, где никто не мог нас услышать. — Заняться больше нечем, кроме как путаться у меня под ногами? — его взгляд переместился мне за спину, куда-то выше моей макушки.
— Куда ты смотришь? — не удержалась я, оборачиваясь. Но за спиной было пусто. Никого…
Алек отошёл на полшага, скрестил руки, сказал медленно и чётко, точно вбивая гвозди:
— Давай-ка договоримся, что ты меня оставишь в покое, ладно? Я уже устал тебе намекать на это. Вроде же не дура? Поэтому просто скажи, что поняла, и давай разойдёмся.
Он был взбешён, как может быть взбешён пёс, которого надёргали за хвост надоедливые дети, но ещё я видела отпечаток страха за сведёнными бровями, боль за сжатыми кулаками, отчаяние за напрягшимися плечами. Взгляд его карих глаз то и дело прыгал куда-то мне за спину, словно даже смотреть на меня ему было противно. Стоять рядом — неприятно. Говорить — мерзко.
Почему он так со мной? За что? И зачем я продолжаю этого человека любить? Вот бы вырвать больное сердце, да заменить на новое, чистенькое. Но нет, стою тут, чувствуя себя медузой на песке, в которую тыкают палкой, чтобы она побыстрее издохла. И ничего не могу поделать!
Лиса не шевелилась, словно боясь сделать хуже.
— Мне нужна помощь, и… кроме тебя не к кому обратиться, — прошептала я в отчаянии.
— Что ты там бубнишь?
— … на счёт вчерашнего, — громче сказала я. — Почему ты назвал меня “Лисицей”?
Алек скривился, точно ему наступили на больную мозоль. Оглянулся, пошарил взглядом в опустевшем коридоре, обеспокоенно потёр лоб:
— Тина, если это то, о чём я думаю, то мой тебе совет — ни с кем не говори о своих странностях. Никто не должен знать, понимаешь? Ты привыкнешь. Просто живи, как жила.
— Ты тоже…
— Ни с кем. Не. Обсуждай. Даже. Со мной, — отчеканил он. — Мне проблемы не нужны. Тем более чужие.
— Но… подожди! Объясни мне… мы же друзья.
— Мы были друзьями в детстве, Тина. Но это в прошлом. Пойми уже, наконец.
После этого он развернулся и молча ушёл, оставив меня одну.
***
В университете пришлось задержаться. Профессор философии, тот самый, который утром не пустил меня на пару, завалил работой в счёт пропущенного занятия. И как только умудрилась попасться ему на глаза! Несколько часов кряду я проверяла контрольные студентов, проклиная Койота, из-за которого и опоздала на пару. Память услужливо напомнила, что я и не собиралась сегодня учиться, но вина старосты в моих глазах от от этого не уменьшилась ни на йоту.
Когда я закончила, настроение было наиотвратнейшим. Итог дня: Алек послал куда подальше. Староста зубы на меня точил… Ещё и на улице царила темень, добавляя мрачных мыслей. И почему
