— Вот на что… ты променял мои уроки? — её голос ударил громом, рассыпался низким басом разбившихся стёкол. Глаза сияли звёздами, как и у Халда в злополучной Гильдии. — На разрушение?
— Извини…
— На хаос, на уничтожение, на смерть, — Хиллеви была непреклонна, да и вряд ли Энью такими простыми словами мог бы всё исправить. — Ты — Вершитель, но даже не можешь ответить за свой собственный выбор.
— Я не… — промямлил он, когда Хиллеви молча подошла и подняла его за воротник, тем самым вызвав ещё большую боль в повреждённых конечностях.
— Сколько страдания ты причинил… А я хотела помочь, как когда-то Халд помог мне, вытащить тебя из этого дерьмо, но ты сам загоняешь себя в него по самую голову! Хочешь драться, да?! Хочешь силы?! Тогда смотри, вот твоя сила!
Хиллеви прикоснулась пальцем к его груди, потом отвела руку, оставив пепельно-серую дымящуюся точку, покрывшуюся ранами и узорами, после чего с силой ударила по ней ладонью, вложив в толчок скопленную магию. Энью отбросило назад — или ему так только показалось, — и перед глазами с бешеной скоростью сменяющимися картинками поплыли воспоминания, пока каждый убитый им человек поднимался из глубин белизны, тянул к нему обожжённые руки. И каждое их касание отдавалось по всему телу острыми ожогами, чувством беспомощности и вины, переживаний и страхов, — будто сплюснутым отражением того, что чувствовали все эти люди в последние мгновения. Внутренности будто облили ледяной водой, было ощущение, что рёбра ходят ходуном вместе с лёгкими, но всё это слишком притуплено, слишком не по-настоящему — иллюзия, созданная его учителем.
— Сможешь выдержать их боль, если я отпущу её на волю? Сможешь простить себя за такое и идти дальше? Сумеешь увидеть в этой крови свои замаранные руки? — Энью промолчал. — Я запечатала приобретённое от Фатума, но с этого момента мы незнакомы.
— Прошу, дайте мне… — он поджал губы. — Да, я поддался, я проиграл, но я исправлюсь…
— Проваливай, — Хиллеви сказала это ровным, спокойным тоном. — И будь благодарен, что на том пепелище была не я, иначе ты бы не был сейчас здесь.
— Я буду…
— Ты. Больше. Мне. Не ученик, — отрезала Хиллеви, облокотившись на стену и кивнув в сторону двери. Повисла нелёгкая пауза, но только для Энью: она своё решение изменять не собиралась. — Вон.
Ему хотелось увидеть, как она плачет, как говорит, что всё будет хорошо, что сделает как самый обычный человек — поступится своим обещанием, и всё вернётся на круги своя, всё будет в порядке, как будто не было этой кровавой ночи. Но ничего такого не произошло, и от этого у него тряслись поджилки: Хиллеви точно не была тем, кто не следует своим словам до конца. Но в то же время Энью чувствовал себя виноватым, и это была правда — он ещё никогда так искренне не обвинял себя в произошедшем, и теперь, когда его словно выгнали из семьи, как тогда, совсем давно, это было настолько горько и больно, что хотелось просто забиться в угол и страдать, обижаться, размышляя о своих поступках и унижаться собственной глупостью.
— Убирайся. Сейчас, когда я снова могу мыслить здраво, я ничего тебе не сделаю, но, прошу, — с металлом в голосе бросила Хиллеви, — убирайся.
***
— Я снова ошиблась, Джон, — проговорила Вайесс, усаживаясь на пол рядом с ним. Из глаз чуть не катились слёзы. — А ты, как обычно, был прав… Казалось бы, пора бы уже научиться, но я как была дурой, так и осталась.
— Всё в порядке, — Джон притянул её к себе и приобнял за плечи, заметив, как она убирает в карманы разбитые костяшки. Наверное, от злости. — Чувствовать — это нормально, и ошибаться тоже нормально. Главное, чтобы осталась возможность всё исправить.
— Считаешь?
— Уверен, — улыбнулся Джон, осторожно поглаживая её по голове. Потом поправил осколок звезды, переделанный ей под заколку. — Не думай об этом слишком много. Тебе и так слишком достаётся.
— Я ему сказала, что он ни на что не способен, — Вайесс опустила голову. — Но, может, ни на что не способна на самом деле я? Раз не могу справиться всего с одной судьбой, какой из меня Вершитель?
— Кое-что изменить невозможно. Судьба стабилизируется, живёт равновесием плановости и случайности, — Джон посмотрел наверх, где за потолком мерцали отражающиеся в серости его радужки звёзды. — Если ты в него веришь, если ты веришь, что он справится, значит, он справится.
— Ты очень изменился, я говорила? — Вайесс улыбнулась, закрыв глаза, и эта улыбка была для него ярче всех звёзд.
— А ты — совсем нет.
***
— К чёрту её, всё к чёрту… — Энью нашёл созданную в лесу тренировочную площадку, так и не изменившуюся с прошлого раза, и теперь просто тупо стоял, пялясь себе под ноги, словно пытался высмотреть каждую трещину в камне. — Мне никто не нужен. Всё, что хочу, я сделаю сам, своими руками.
Но он всё продолжал стоять, пока на небе скапливались облака, начав проливаться мелким дождём. Было холодно и промозгло, с волос закапало, а на площадке в выемках начали скапливаться лужи. Энью не знал, куда пойти, куда деться от самого себя, пока всё вокруг становилось серее и серее, и вот уже начался ливень — громкий, как само небо. Всё, что произошло ночью, было для него как в бреду, словно только что отошёл после пьянки, но всё равно лишил жизни людей именно он, и никто другой. Да, он убивал раньше, и немало, но всё это было по заданию, по приказу, по необходимости, а здесь… Здесь был чистый экстаз, и это пугало до рвоты.
— Что… все они… мне сделали? За что… — Энью плакал, упав на колени и до крови закусив нижнюю губу. В нос сразу отдало запахом, и он закрыл рукой рот. — Никто не виноват… Что теперь…
Он поставил струям лицо и упал на спину — так казалось, что слёзы текут не из глаз, а из далёкой серости туч. Немного подумав и собравшись с силами, он повторил привычное
