Кривой меч описал дугу рядом с её левым плечом, и Вайесс несильно, но точно оттолкнула нападавшего в сторону, отчего он потерял равновесие и пролетел вперёд, гулко ударившись в стену. Атаки раз за разом не достигали её, всё время только рассекая воздух вместо плоти и скрипя металлом по камню решётки. Вайесс почуяла усилившееся напряжение, смешанное с запахом пота и замедленностью движений, и напала сама, в один момент точным ударом с ноги в корпус откинув на метр парня со шрамами на лице. Может, всё-таки дело было в ней, но Вайесс показалось, что обращаются с оружием они очень неумело — возможно, сказывалась его примитивность и привычка держать в руках огнестрельное, а не холодное. Даже когда несколько нападали вместе, у неё всегда был путь отхода, которого, наверное, в перестрелке могло и не быть. Тогда, что если она попадёт в безвыходную ситуацию даже с этой новой силой? Бывают ли ситуации вообще безвыходными?.. Резаная рана на ноге вывела её из раздумий. Картинка перед глазами на мгновение поплыла, и Вайесс отвлеклась, пропустив удар, но, как только сосредоточенность вернулась, она ловко отпрыгнула в сторону, перегруппировавшись и заново рассмотрев изменившиеся варианты. Ошибаться было никак нельзя, сейчас на кону стояла её победа и даже Его признание.
Вайесс налегла на оказавшуюся рядом во время удара руку и сильно ударила по запястью, так, чтобы ослабить хват. Кисть дёрнулась, и на секунду отпустила, в тот самый момент, как Вайесс потянула копьё и выдернула его в сторону большого пальца оставшейся руки, так, чтобы возможности удержать оружие у соперника не осталось совсем. Следующий удар древком в голову отправил его в нокаут, и она, получше перехватившись, парировала несколько атак справа, прокрутив и отведя от тела опасное остриё, раз за разом норовившее пробить ей бок. Неприятно заныла нога, но она вытерпела — это было необходимым условием. Кровь хлестала нещадно, и Вайесс подумала о том, что срочная перевязка после битвы совсем бы не помешала. Отбив ещё одну атаку, она перешла в наступление, и двумя точными ударами резанула по незащищённым местам, но осторожно, только чтобы обездвижить. Ненужное копьё со стуком отлетело на землю, как брошенная игрушка, и остановилось, застряв в небольшом проёме и жалобно звякнув.
— Ты последний, да? — по-доброму улыбнулась Вайесс, смотря, как поднимается и собирает упавшее оружие Гатча, — Мне, знаешь, очень нравится эта наша черта — способность к импровизации. И когда вдруг доходишь своей головой до того, что, на самом деле, импровизации не существует, разочаровываешься, что ли. Хотя мне всё ещё это нравится — я имею в виду адаптацию, быстрое принятие решений, одним словом — удачу, да?
Гатча не слушал. Где-то в его душе засело пьяное недовольство, злость, пораженческая обида, и вдруг где-то услышанная мысль «не сдаваться до конца» сделала его последним защитником чести отряда, командиром, не покинувшим тонущий корабль. Он не думая ринулся вперёд, положившись только на инстинкты и удачу, только на то, что будущее изменит своё течение ради одной только его незрелой воли. Тени в его сердце наговаривали, фыркая и шипя, что-то страшное и непривычное, и он повторял их слова действиями, продолжая резать лезвиями воздух. Картинки в её голове теснились, накладывались и смешивались друг с другом, но несильно, некритично, и она продолжала защищаться, каждый раз отчётливо уводя от себя смертельную опасность мягкими до грациозности движениями тела. Бог Пустоши хмурился, но не вмешивался, наблюдая, как бесится в немом исступлении отступник и как преуспевает его ученица.
— Фатум… — Гатча оглянулся на Него — безумно и зло, в слепой усмешке над тем, кто ниже, раскрыв круглые, бешеные глаза в беспринципно предложенной слабому помощи. Бог хмыкнул, но взгляд не отвёл до тех пор, пока апперкот его ученицы не выкинул парня из сознания. Вайесс тоже обернулась и посмотрела — с непониманием, но в то же время — с благодарностью и смирением. — Ты видела его?
— Кого?
— Значит, нет… — Бог задумался, подперев рукой подбородок и наблюдая за Вайесс, будто пытаясь в выражении её лица отыскать что-то потерянное. — Ничего, ещё увидишь.
***
Вайесс решила больше об этом ничего не узнавать: всё равно на каждый вопрос Он отвечал либо молчанием, либо просто повторял одно и то же, мол, всему своё время. В конце концов ей это просто надоело, и она сдалась. Где-то внутри каждый шаг отдавался гордостью за то, что и Гатча, и остальные остались живы и всё ещё там, позади, и она ни для кого не стала врагов или объектом ненависти. Кажется, такая простая вещь — понимать, что никто в этих местах не желает тебе зла — но она приносит такое облегчение, и от этой душевной наполненности идти становится проще. Теперь она выглядела совсем по-другому: впалые щёки приобрели нормальную округлость, больше не выпирали рёбра и не ныли суставы — и это всё всего за пару недель нормальной пищи, отдыха и лечения. Она снова шла по пустыне, но природа больше не была врагом — она просто была, и Вайесс наслаждалась тем, как свободно и сильно ступают ноги по чёрному песку, как колышется от ветра на распрямленных плечах подшитая накидка, и как пахнет жарой днём и сладковатой прохладой после сумерек. В это время, когда тени барханов становились длинными, а на горизонте начинали маячить голубые огни поселений, Бог тренировал её, начиная с физических нагрузок, заканчивая боевыми навыками и испытаниями болью.
— Ты должна быть едина с собственным страданием и со страданием этого мира. Твоё с ним единство — источник твоей силы. Боль мира огромна, люди кромсали его тысячи лет, и принимать их грехи только тебе одной, — объяснял Он каждый раз после сражений или длительных пыток. Вайесс знала, что только по одному Ему ведомой, наверняка важной причине Бог не говорит ей всего, и поэтому только верила в то, что сейчас для неё достаточно и этого. — Я забрал тебя из-за врождённой способности видеть путь.
