— Пока никак, — бросил Энью. — Я был в участке, запросил на два месяца, как ты говорила, узнал об одном деле, но так и не смог ничего придумать. Не понимаю, как всё это связано с нападением.
— Ничего, всё получится, — отрезала она, вставая и отряхиваясь. Потом движением руки усадила его на своё место. — А теперь, раз уж пришёл, давай разберёмся с твоими потоками.
— А нас со стены не увидят? — спросил Энью. — Тут место открытое.
— Не переживай, между нами и крепостью стоит иллюзия: ты их видишь, а они тебя — нет, — объяснила она. — Кстати, эту арену я тоже сама. Нравится?
— Я бы не смог… — признался Энью.
— А надо смочь, — перебила его Хилл. — Ладно, давай, закрывай глаза и подкладывай под себя ноги.
— Угу, — руки послушно сложились на коленях, и Энью уставился в пустоту.
— А теперь…
Её рука прикоснулась к спине, и по коже пробежали мурашки — тепло проходило сквозь одежду, сквозь кожу, пробираясь до самого сердца и ускоряя кровь. В глазах всё завертелось, темнота заиграла радугой, сворачиваясь в разноцветные звёзды. Энью даже теперь видел, как скапливается, стягивается из воздуха магия, проходит сквозь его тело, выходит с выдохом и выделением пота, проходит по венам синим потоком. Но окружение было не единственным источником — сила лилась ещё откуда-то — цельная, чёрная и блестящая, как обсидиан, обособленная от всего остального, личная и неприкосновенная. На секунду стало страшно: такое количество энергии, только нарастающее с каждой секундой, проходящее через его тело… он даже не мог представить, что человек может это выдержать, но всё же он оставался жив и в сознании — Хиллеви властно держала магию в узде, направляя её уверенно, точно, только туда, куда нужно. Энью чувствовал, как от напряжения дрожит на её лице татуировка, раскидывает щупальца дальше, закрывая собой глаза, но Хиллеви сдерживает и её, не давая накатиться, погрести под собой оставшееся сознание. Её мысли были бурей, океанским штормом, захлёстывающим его небольшой корабль, то бросающим вниз, то вытаскивающим из пучины. Энью чувствовал на себе этот холодный взгляд — бесчувственный, но твёрдый, как сталь, приказывающий не двигаться, только беспрекословно доверять и подчиняться. Халд тоже наблюдал, но со стороны, не мешая ритуалу, но Энью чувствовал, что наблюдает он совсем не за ним. Наконец, когда её рука оторвалась от спины, Энью открыл глаза, заново привыкая к теплоте, струящейся под кожей.
— Тебя учили, что сила идёт от всего вокруг, от жизни, впитавшейся в неживое, что ты заимствуешь её у природы, чтобы потом отдать, что только так она возникает и только туда возвращается. Это так, но не до конца. Мир — не первоисточник, — Энью увидел, как на указательном пальце Хиллеви вспыхнул огонёк, и тут же затух, но в тот момент он не почувствовал ни единого движения воздуха. — Видишь?
— Если это действительно так, то это ломает всю систему обучения, — усмехнулся он.
— Неверно. Дело в том, что источником энергии является человек — каждый из нас и наша собственная судьба. Смотри, — Хиллеви направила руку вниз и на камне сами собой стали вырезаться черты: сначала одна длинная горизонтальная, потом отметки — на «настоящем», «прошлом» и «будущем» по зазубрине. — На самом деле эти точки условные, но все три вместе образуют поток — поток соединения времени и пространства, сжатия до пределов использования человеком событий его жизни и времени, в которое эти события произошли. Для этого материала не требуется перенасыщение — наркотик, проще говоря, — но требуется боль душевная и боль физическая, и в то же время требуется смирение, принятие прошлого и готовность к грядущему, неразрывная связь между каждой крупицей существования.
— Нас учили, что боль останавливает энергию в допустимом уровне, но никак не способствует её развитию, — ответил Энью, всё ещё не разобравшись до конца. — И что значит это «принятие себя в любом времени»?
— Значит, что если что-то случилось до этого момента, нужно оставить это в прошлом, а что случиться позже — доверить будущему и воле случая, но быть ответственным за то, что происходит в данную секунду, — объяснила Хилл.
— Не слишком абстрактно? — Энью нахмурился. — Хотя нет, звучит довольно просто, есть какой-то подвох?
— Никакого подвоха и никакой абстракции, — парировала Хилл. — Но это гораздо труднее, чем кажется. Я слишком много раз прошла этот путь, чтобы не знать, о чём говорю.
— Что, если я попробую сейчас?
— Скорее всего, ничего не выйдет, — едко заметила Хиллеви. — Но если уверен, пожалуйста. Я подскажу.
— Я хочу попробовать, — твёрдо ответил Энью, всё ещё не понимая, что от него требуется.
— Как скажешь, — пожала плечами Хиллеви, поднимаясь на ноги. — В конце концов, каждый учится только на своих ошибках. Я погружу тебя в сон, но выбраться из него ты сможешь только сам. Согласен?
— Да.
— Но только не сразу, — добавила она. — Я хочу, чтобы ты основательно подумал над моими словами и взвесил все «за» и против. Есть и второй вариант — я могу тебя научить, как использовать с максимальной пользой всё то, что ты уже умеешь, и если ты выберешь его, никто не станет тебя порицать… Ладно, думай, а мы пока поболтаем с моим товарищем с глазу на глаз.
Так мало, почти ничего, но даже эти несколько фраз, несколько объяснений — это уже было доверие. Наверное, пока что безосновательное, зависящее только от её предчувствия, но это всё-таки значит, что он его заслужил, что он на что-то годен, и от этого внутри немного потеплело. Энью был готов принимать любую истину, проглатывать каждое слово из её уст, лишь бы она продолжала говорить, лишь бы продолжала учить его, тогда он на каждый вопрос отвечал бы «да». Он уже чувствовал, что делает это не для себя, и даже не для Энн, а для самой Хиллеви, ради её признания. Но смириться с потерей Энн он всё равно не мог. Это было его прошлым, его собственной ошибкой, его поражением, такое прошлое не станет для него ни настоящим, ни будущим. Энью всё знал, но всё равно хотел попробовать. Выбирать лёгкий путь теперь значило проиграть снова, пускай необъективно, пускай бездумно, но стоило рискнуть, рискнуть по максимуму.
— Разреши, — сказал Энью, принимая самый серьёзный вид, на который только был способен, — Разреши прямо сейчас.
— Настолько бесстрашный? — съязвила Хилл, украдкой поглядывая на Халда. Во взгляде скользило лёгкое беспокойство. — Хорошо, пересядь в центр и постарайся сосредоточиться, мне всё ещё нужно посоветоваться.
У них были особые отношения — это было видно с первого взгляда: им зачастую даже не
