Чем дальше мы проходим внешнее кольцо, тем больше местных попадается на глаза. Все ущербные в той или иной мере. Кто без рук, но с пиявками, кто горбатый и кривой с пузырем вместо лица. Встречается симбиоз из человека и ящерицы. Верхняя часть тела нормальная, а нижняя от рептилии. Бедолаги ползают в грязи, перебирают своими конечностями, по-змеиному изгибаются во время движения. Я молча иду и кручу по сторонам головой, нервно соображая что делать. На глаза попадаются магазины, кузницы. Вон кабак, по-видимому. Вполне себе добротное двухэтажное здание не в пример остальным. Вывеска над крыльцом. На толстой, массивной табличке вырезаны каракули: несколько жаб, убегающий вурк, костер, снова жабы, вурк на палочке.
— С дороги, падаль! — левый на ходу пнул зазевавшуюся кикимору.
От пинка бабку снесло, словно пылинку. Старуха с треском проломила головой соседнюю хибару. Кажется, мы пришли. Ещё одна каменная стена. Широкая лестница поднимается к стрельчатой арке входа. Жабы остановились, выжидают. Смотрят своими лягушачьими мордами, молчат. Я зашагал по лестнице. Поднимаюсь, то и дело оглядываясь. Громилы не уходят, ждут. Вопрос, чего именно. Чем выше я поднимаюсь по ровным каменным ступеням, тем больше открывается моему взору. Вот они, те самые шпили домов.
Через проем видны нарядные, ровные стены зданий, застекленные окна. Веранды, балконы на втором и третьем этажах. Я вижу брусчатую площадь и снующих по ней жителей. Аккуратные лавочки, зеленые насаждения, фонари, что освещают городок. И в этом празднике жизни я не вижу ни одного увечного, грязного, убогого. Только блестящие полированные латы, вычурные плащи, цветастые эполеты и шевроны. Спокойные, уверенные походки, неторопливые. О, вон фонарик пробежал! Ну, то есть вурк. Нарядная. И чем ближе я к этому царству роскоши и благоденствия, тем сильнее крепчает понимание каким оборванцем я выгляжу. Меня остановили за десяток ступеней от входа. Вижу мерцающую пленку. Наверное, именно она глушит звуки и запахи с той стороны. Ибо стоя тут, я всё ещё во власти горьковатого дыма, витающего перед моими глазами.
— Замри, десятка, — передо мной материализовался, кто бы вы думали, опоссум.
Разведчик му'шутцу, 78 ур.
Клан «Рубеж»
— Парень, до конца моей смены осталось пару часов, — процедил енот. — Даже спрашивать не буду что, как и почему. Разворачивайся и иди обратно.
Не знаю что ему ответить. Этот шрамированный енот приковывает взгляд. Аккуратно уложенные волосы, ровно постриженные усы, тонкая бородка. Про доспехи вообще молчу. Монолитный кусок… какого-то черного пластика. Сидит на нем, словно вторая кожа. Круто, блин! Грудная жаба удавилась от зависти.
— Парень, — разведчик глянул на меня, — двигай отсюда. Больше повторять не буду.
О, Фонарик! Или не Фонарик? Вурк шестого уровня. Вроде бы похожа и выглядит как всегда потеряно.
— Фона...
Договорить не успел. В грудь прилетел пинок такой силы, что в глазах потемнело. Внутри что-то хрустнуло, сломавшись. Как рыба, выброшенная на лед, я хватал ртом воздух и катился вниз по лестнице. Катился в жидкую грязь под ногами и плотную завесу зеленого дыма. Катился, прикладываясь лицом о ступеньки.
— Гы—гы!
— Сходил в центр? Гы—гы.
— Ещё раз попробуй, может, получится! ВА—ХА—ХА!
Сейчас я поднимусь по этой лестнице обратно и прирежу этого опоссума прямо там! Тупо прирежу вот этим самым тесаком. Слава богу, не выпустил из — хотел сказать рук, свыкаюсь уже — из тентаклей. Город—рубеж? Вот это — рубеж? Рубеж между нормальными и ненормальными что ли? И предыдущий поедатель пробирался через такие вот... препятствия? До самого титула бога. Теперь я не удивлен, что он к чертям вырезал все живое, забравшись на вершину. У него банально поднакопилось.
— Ну что, болезный? Гы! Раздевайся. Тесак сюда давай, побрякушки все выкладывай, — засипела мне в ухо правая жаба.
Трехпалая лапа схватила за языки, вздернула меня в воздух. Силен.
— Ножик сюда гони, — второй ручищей бородавочник потянулся к тесаку.
— Бери, — я поднял своё вымазанное в грязи лицо.
Язык алой полосой метнулся к голове пузырчатого. Я целился в глаз, вот только.
БЗДЫНЬ!
Острие выбило сноп искр о невидимую пленку, отскочило в сторону. Мои тентакли тут же сдавила лапа бородавочника, тело вздернули ещё выше.
— Кранты тебе, калека, — лаконично резюмировал левый.
Мясистые губы зеленого разомкнулись, демонстрируя ряды острых, как бритва зубов. Жабья голова увеличивается. Щеки раздуваются, пасть открывается все шире. Верхнюю половину жабьей морды я просто не вижу. Всё пространство занимает огромная раздувшаяся харя. Меня собираются проглотить целиком.
Ненасытное нутро: 60/1000 (мрачный двойник)
Активировать: Да/Нет?
Конечно «да»! Я выплюнул черную кляксу, наблюдая, как жижа исчезла в бездонной глотке. В следующий миг бородавчатый выпустил меня из своих лап, задергался, засипел и поплыл горкой мяса. Кинув взгляд на его растерявшегося напарника, я рванул в ближайшую подворотню.
— Тебе кранты, тварь! — обезумевшим слоном взревели за моей спиной.
Ничего себе у него голосок! Но это не важно. Бежать и ещё раз бежать из города. Дом, второй, поворот, улочка, снова поворот. Я несусь как ошпаренный, перемахиваю через ветхие заборы и калитки. Я снова встрял! Да как же так, елы-палы?! Всё, никаких городов! Я огибал трухлявые сараи и расталкивал кикимор, чтобы в итоге забежать в тупик. В тупик с одиноким домиком, непонятным дедком на лавочке и высоченной стеной. Но... как? Не может такого быть! Я возвращался тем же маршрутом. Точно помню! Мистика какая-то.
— В туман надо было бежать, парень. Из города и в туман, — проговорил старичок. — А теперь тебя съедят.
Я слышу, как приближается целая орава жаб—переростков, слышу, как дрожит земля от тяжелых шагов, слышу ревущие голоса, что раздаются на всю округу.
— Дед, держи, — я бросил пачку амулетов старику под ноги. — Похоже, мне они больше не понадобятся.
Главное, что не достанутся бородавочникам.
— Гхм… — кажется, дед удивился.
А тесак надо перехватить покрепче. Он мне сейчас пригодится. Где жижа моя?
— Рядом будь,— кинул я кляксе возле своих ног.
Черная лужа собралась в кроссовок. Так, что ещё? Всё, поздно. Табун зеленых громил ворвался в тихий закуток. Может, стоило попытаться вломиться к деду? В его хибару. Спрятался бы, пересидел. Я оглянулся на безмятежного старичка. Что там рисуют черви над его головой?
Малефик
И всё? Подозрительный дед.
— Малефик, сиди, не создавай проблем! — рыкнула ближайшая жаба в сторону сухощавого.
Вся эта ватага, завалившись плотной гурьбой, сейчас неловко переминается с ноги на ногу. Стоят, переводят взгляд с меня на деда. Я обернулся к старику, встретился взглядом. Что-то не чувствуется от него какой-то силы.
