— Сейчас слишком рано для визитов к пациентам. Какое имя передать лорду Квинхэму?
— Эми.
Сиделка вернулась, улыбаясь, и я с облегчением шагнула вперед, но она взглянула на мою Розу и сказала:
— Оставьте ребенка с няней, мы не разрешаем входить в палаты с детьми.
— Но я не взяла с собой няню.
Она поджала губы и снова взглянула на Розу.
— Лорд Квинхэм еще не видел малышку? — Нет.
Она снова улыбнулась.
— В таком случае правило можно обойти. Входите.
Я последовала за ней по красивой лестнице. Запах дезинфицирующих средств наполнял воздух, и я дрожала от страха и тревоги. Мы поднимались по лестнице, пока не дошли до верхнего этажа.
— У нас не хватает мест, мы используем под двухместные палаты и некоторые комнаты обслуживающего персонала, — пояснила сиделка. — Он здесь.
Она открыла дверь, и я наконец, увидела Фрэнка, сидящего в кресле. Мои ноги подкосились от облегчения. Его голубые глаза светились своей обычной улыбкой.
— Привет, Эми.
Мои губы так свело, что они едва шевельнулись в ответ. Фрэнк обернулся к сиделке.
— Попросите Мэтсона, чтобы он побыл в соседней палате — я бы хотел поговорить с женой наедине.
— Конечно, лорд Квинхэм, — она выскочила за дверь, а я в изумлении уставилась на Фрэнка.
— Закрой рот, Эми. Ты выглядишь, словно пойманная золотая рыбка и, должен признать, прехорошенькая золотая рыбка. Боюсь, что тебе придется самой найти стул — я не могу двигаться без помощи. — Фрэнк указал на ногу — она была забинтована и лежала на подставке. К ручке кресла была прислонена пара костылей.
— Но я же не твоя жена! — воскликнула я, сев на стул.
— Мы это знаем, но они не знают, — пожал он плечами. — Это был самый легкий способ уговорить их впустить тебя. Посетителям разрешают входить сюда только после обеда.
— Но вдруг сюда придет мисс Аннабел...
— Но она ведь не собирается приходить? — лицо Фрэнка ожесточилось. — Я понял это сразу же, как только мне сказали, что ты внизу. Типичное для нее чувство юмора — послать тебя в замену.
Залившись румянцем, я нарушила обещание:
— Она сказала, что придет, если ты будешь при смерти.
— Ну, передай ей, что я не умираю и не собираюсь умирать, чтобы не связывать ее обязательствами, — он наклонился ко мне. — Дай я лучше взгляну на этого младенца. — Я развернула шаль так, чтобы он мог видеть мою Розу. — Боже — у нее черные волосы! Очень неподходящий потомок для такой пары, как мы. Тебе следовало быть осторожнее, Эми. Теперь они будут смеяться надо мной, бедным рогоносцем, когда соберутся в комнате сиделок. Неужели ты не могла на сегодня одолжить ребеночка, посветлее? — Фрэнк рассмеялся и откинулся в кресле, его ногу подбросило, и он застонал от боли. Увидев пот, проступивший на его лбу, я спросила:
— Больно?
— Да, можно сказать, что так, — поморщился Фрэнк. — Однако могло быть и хуже — гораздо хуже. Как с теми беднягами, которые были вокруг меня, — его голос прозвучал уныло.
— Там было ужасно — в бою?
— Да, изрядно, — он содрогнулся. — Ох, ну перестань кукситься. По правде, Эми, там было дьявольски жутко. Мне еще никогда в жизни не было так страшно, — голубые глаза Фрэнка впились в мои. — А знаешь, как мы предвкушали эту битву! Мы были сыты по горло тем, что прятались в окопах, словно крысы в канализации. «Давайте вылезем наружу и зададим им всем. Вот это будет потеха!» — говорил Линли. А мы, как дураки, соглашались — кроме Риммера. До войны он был кем-то вроде инженера и имел неосторожность спросить, неужели мощная взрывчатка может разорвать колючую проволоку — с тех пор мы прозвали его Фомой неверующим. Тем не менее, он посмеялся последним — все повторял: «Я же говорил вам...», когда вдруг упал передо мной. Недолго он, однако, смеялся — пуля пробила ему артерию...
Я не могла отвести глаз от лица Фрэнка, а он продолжал:
— В любом случае, мы поняли, что это не потеха — не больше, чем для тех кроликов, которые имеют глупость выставиться напоказ в осеннее время. Я должен был ждать со взведенным курком наготове, косить людишек, словно жнец, добывая их из последнего жалкого укрытия. Боже, Эми, теперь я точно знаю, как приходится тем чертовым ушастикам, и, должен сказать, это не удовольствие. Гораздо лучше быть крысой в канализации. Мне еще повезло, меня подстрелили, пока я не ушел слишком далеко. Мне повезло дважды — меня свалили у дренажной канавы, и я умудрился укрыться хоть чуть-чуть. Этого не опишешь — лежать, глядя в небо, ждать, что следующая пуля будет твоей, и чувствовать себя так, будто попал под копыта дюжине злющих мулов, — он глянул на меня из-под ресниц. — Наверное, мне следовало лежать, раскаиваясь в дурных поступках и замаливая грехи, но, если честно, Эми, все, о чем я мог думать — при мне ли еще мои мужские достоинства! К счастью, это маленькое опасение оказалось необоснованным, но, скажу тебе, сомневаться в этом было чертовски неприятно.
Затем голос Фрэнка стал мягче:
— Не дрожи, милочка моя, разбудишь свою малышку. Давай поговорим о чем-нибудь еще. Расскажи мне о Флоре. Ей понравилась кукла?
Я стала рассказывать о Флоре, об ее кукле, о всех, умных штучках, которые она сказала и сделала. Фрэнк слушал, напряжение сходило с его лица, щеки приобретали нормальный цвет.
— Мне нравится думать о ней, — сказал он. — Такой, молодой и счастливой, в своем младенчестве — точь в точь, как был и я. Я помню Марию, мою кормилицу — она называла меня маленьким принцем. Наверное, ты скажешь, что она портила меня, — Фрэнк рассмеялся. — Да, она меня портила — и я восхищаюсь каждой той минутой! — его голос снова стал насмешливым, но улыбка оставалась ласковой. — Я люблю, когда меня портят, Эми, а у тебя это так хорошо получается. Ты сидишь здесь и слушаешь меня, не сводя с меня глаз. Смотришь на меня, будто я и впрямь какой-то раненый герой, а, не растяпа, провалявшийся в канаве почти с самого начала боя! По Божьей милости, — он содрогнулся. — Ох, Эми, как я рад, что ты взяла на себя труд навестить меня, — улыбка Фрэнка угасла. — Не то, что моя дорогая женушка, которая ничего не забывает и не прощает, — он удрученно взглянул на меня.
— Она просила меня прийти и рассказать, как ты себя чувствуешь, после того, как я навещу тебя, — быстро сказала я.
— Вот как? — его голос прозвучал пренебрежительно.
— Если я расскажу ей о том, как ты испугался... Фрэнк резко оборвал меня.
— Нет, Эми — не смей! У меня еще осталась гордость. Я никогда не расскажу ей этого, никогда.
— Но ты же рассказал мне.
— Рассказывать тебе — это другое дело. В тебе совсем нет той
