ней флот Октавиана столкнулся с объединенным флотом Марка Антония и его союзницы Клеопатры, царицы Египта. Она, как известно, была не только его помощницей, но и любовницей. Вступив в свое время в любовную связь с Цезарем, она поняла, что благополучие ее страны зависит от правильно выстроенных отношений с властителем Рима. После смерти Цезаря она решила сделать ставку на Марка Антония. И теперь настал час узнать, не ошиблась ли она в своем выборе. Исход этой битвы должен был подвести окончательный итог затянувшейся гражданской войне. Около Акция решалась также и судьба всей Римской империи.
Масштаб сражения был поистине грандиозен: 230 кораблей Марка Антония оказались блокированы в широком заливе превосходящим по численности флотом Октавиана, поручившего командование Агриппе. Девяносто тяжелых судов Марка Антония были оснащены новейшим оружием — водруженным на нос тараном из чистой бронзы весом в полторы тонны. В Древнем Риме победа в морском сражении доставалась тем, кто с помощью подобных приспособлений сможет пробить и потопить вражеские корабли. Имея преимущество в оснащении, силы Марка Антония были ослаблены малярией и дезертирством: политическая чаша весов начинала склоняться в пользу Октавиана, и воины Марка Антония прекрасно это знали. Да и в военном отношении Октавиан серьезно закалился в сравнении с первыми своими батальными опытами. К тому же он был великим стратегом. Терпеливо выждав момент, когда вражеский флот склонится к бою, он хладнокровно воспользовался его слабыми местами.
Октавиан и Агриппа начали с того, что задействовали катапульты, стрелявшие огненными снарядами. Затем они окружили корабли с бронзовыми таранами, имевшиеся в распоряжении Марка Антония и Клеопатры, набросили на них крючья и, пользуясь численным преимуществом в людской силе, взяли вражеские суда на абордаж. Очень скоро битва превратилась в «избиение младенцев» — настолько велико было превосходство одной из сторон. По-видимому, Марк Антоний не претендовал ни на что большее, чем просто прорвать блокаду Октавиана и бежать в Египет, чтобы там набраться сил и затем попытаться склонить чашу весов в свою пользу. Но Клеопатра самовольно вывела из сражения главные стратегические силы объединенного флота, и теперь ничто не могло спасти Марка Антония от сокрушительного поражения. Героического противостояния не получилось, легкая победа сама легла Октавиану в руки.
Однако в те времена мало кто об этом догадывался, поскольку Октавиан раздул много шума вокруг этого «сражения титанов». В «Энеиде» Вергилия, эпической поэме, созданной в правление Августа, уход Клеопатры был представлен как паническое бегство, столь характерное для слабовольных инородцев. И это только один пример велеречивой пропаганды. Сражение при Акции рисовалось ни много ни мало как битва между западными и восточными ценностями, между бодростью и благочестием римского духа Октавиана и развратной распущенностью Марка Антония и Клеопатры. От римлян требовался ответ на один вопрос: предпочли бы они, чтобы их обширная держава получила в защитники подлинного гражданина Рима, стойкого и традиционно воспитанного, или же превратилась в игрушку в руках обабившегося восточного царька, рабски привязанного к своей порочной экзотической царице? Таким образом, это было столкновение цивилизаций. Выйдя из него победителем, Октавиан получил нечто большее, чем просто военный успех. Он завоевал право объяснять другим смысл произошедших событий.
Октавиан не замедлил с освоением богатых политических капиталов, открывшихся перед ним после победы в гражданской войне. Он основал новый римский город неподалеку от места финального сражения и назвал его Никополисом — Городом Победы. На месте, где некогда был разбит его лагерь, он приказал построить величественный монумент, остатки которого недавно послужили источником новых сведений для археологов. На них были обнаружены изящно вырезанные изображения битвы, а также триумфального шествия, которым в 29 г. до н. э. в Риме Октавиан отметил свою победу. Часть монумента составляла стена высотой шесть метров, в состав которой входили такие эффектные «сувениры», как тридцать шесть бронзовых таранов с кораблей Марка Антония, которые были спаяны воедино и прикреплены к известняковым плитам, составлявшим стену. Носы вражеских судов, таким образом, оказались включены в грандиозный комплекс на холме, откуда открывался вид на место, где была добыта победа. Вероятно, предполагалось, что столь выразительная демонстрация выдающегося военного триумфа никого не сможет оставить равнодушным. И правда, если не победа малой кровью, то ее последствия вполне соответствовали Октавиановой пропаганде.
После Акция победоносному Октавиану стали подвластны все римские войска. Победа дала ему основание завоевать Египет, спровоцировав самоубийство Марка Антония и Клеопатры (позднее этот эпизод живо предстанет на страницах сочинений Плутарха и Шекспира) и добавив к числу римских провинций эту страну с богатейшей и древнейшей цивилизацией. К тому же в личном распоряжении Октавиана оказалось такое состояние, о каком не мог мечтать ни один римлянин за всю историю. И он не замедлил воспользоваться полученными деньгами. Он поставил целью выполнить свои обещания, данные по ходу войны, прежде всего для того, чтобы заручиться поддержкой римской армии и римского народа. И он не поскупился ради достижения этой цели.
По возвращении в Рим он отпраздновал завершение гражданской войны тремя триумфальными шествиями. Его солдаты получили богатое денежное вознаграждение, остальным римским гражданам также вручили деньги, но в более скромном количестве. Как будто этого было не достаточно для того, чтобы добиться единодушной поддержки черни, Октавиан провозгласил, что плодородные поля долины Нила в Египте станут отныне житницей Рима и твердым, надежным источником зерна для города. Таким образом, Октавиан стал самым могущественным человеком во всем римском мире. «В этот момент, — пишет историк Лион Кассий, — Октавиан впервые завладел всей властью в государстве». Теперь Октавиану не хватало «самой малости» — легитимности своего правления.
Завоевав ее, он бы добился не какой-то локальной победы , но великой цели всей своей жизни. В результате Октавиан получил бы в награду новую систему управления — империю, во главе которой стоит один человек — император. Но обретение легитимности со всей остротой выдвигало вопрос, затруднительный не только для Древнего мира, но и для нас: являлся ли Октавиан злым тираном, с коварным хладнокровием задушившим римскую свободу? Или он был великим государственным мужем, первым среди равных, правившим совместно с римскими сенаторами и пользовавшимся доверием со стороны черни? Был ли он, коротко говоря, коварным автократом (пусть он так себя и не называл) или же идеальным императором, который восстановил если не саму республику, то по крайней мере конституционное правительство? В чьих руках находились рычаги правления?
Этот вопрос, по-видимому, останется без ответа. Источники, которыми мы располагаем, либо скупы на информацию, либо крайне пристрастны. Имеющиеся прямые свидетельства (заметки Октавиана о собственных достижениях, а также надписи и некоторые декоративные элементы памятников и зданий, построенных по его инициативе в Риме) дают представление только о том, что его общественно- политическая деятельность отличалась продолжительностью и изобретательностью, но его истинные помыслы при этом остаются за маской, которую он почти никогда не снимал. Как бы мы ни относились к Октавиану, следует признать, что свою власть он умело облекал в одежды старых республиканских институций. Эта хитроумная стратегия проявилась на заседании Сената во время январских ид 27 г. до н. э.
Входя в здание Сената, Октавиан был спокоен: урок, преподанный убийцами его приемного отца, не прошел даром. Он помнил, что республика была основана в момент изгнания этрусских царей римской знатью. Именно в этот момент выкристаллизовалась ненависть аристократов к монархии, их неприятие самой идеи того, что один влиятельный человек может получить верховную власть в государстве. Как показали события мартовских ид 44 г. до н. э., за открытое проявление склонности к единоначалию можно поплатиться жизнью. Даже обладая полнотой власти, Октавиан должен был как-то замаскировать это обстоятельство. Поэтому на заседании Сената Октавиан отказался от всех полномочий и завоеванных территорий и передал их в ведение Сената и народа Рима. Сколь ни удивителен внешне был этот жест, в действительности он являлся частью хорошо продуманного спектакля. Сенаторы не стали отступать от линии, предложенной Октавианом, и в ответ наделили его правом выдвигаться на пост консула. Впрочем, такое же право получил еще один кандидат, который должен был стать вторым консулом. Таким образом, если смотреть поверхностно, то распределение властных полномочий вновь оказалось в компетенции Сената, вновь вводились ежегодные выборы и участие в них Народного собрания Рима. Казалось, республиканский строй полностью восстановлен.
