— Вообще-то, однажды папа читал маме из газеты вслух, что школьникам не надо ставить двоек, — вспомнил я.
— Вот видишь! — обрадовался Леня.
— Если ты веришь, что в этой школе ставят только пятерки, то мы можем туда сходить, чтобы тебя разубедить, — сказал я.
Леня возмутился:
— Я верю? Это тебе, я чувствую, хочется пойти проверить!
— Мне? Нашел простачка! — тоже возмутился я.
Хотя мы с Леней и не верили, что в пятой школе ставят одни пятерки, но все же решили пройтись до той школы. Нужно было разоблачить мальчишку из Лёниного двора, который распускает неправильные слухи.
Когда мы подошли к пятой школе, там как раз кончились уроки. Нам навстречу шли ученики, на вид ничем не отличавшиеся от нас. Было бы очень обидно, если бы им ставили одни пятерки.
— Давай остановим одного и попросим показать дневник, — предложил я.
Мы стали высматривать ученика, у которого можно бы было посмотреть дневник. Но ребята шли все группами по нескольку человек. Наконец появился одиночка. Он весело посвистывал и размахивал портфелем.
— Привет! — Я преградил мальчишке дорогу. — Есть к тебе разговор.
Он остановился и с опаской посмотрел на нас.
— Ты не бойся, — успокоил его я. — Мы тебе ничего такого не сделаем.
— А я и не боюсь, — ответил он. — Тут наших ребят вокруг полно. Что вам надо?
— Покажи нам, пожалуйста, свой дневник, — попросил я.
Мальчишка ожидал чего-то другого и вытаращил глаза.
— Это зачем же?
— Да ты не бойся, — сказал Леня. — Мы только посмотрим.
— Да что вы всё — «не бойся и не бойся»! — разозлился мальчишка. — Как будто я боюсь!
Он расстегнул портфель и достал свой дневник в белой пластиковой обложке. У меня тоже раньше была такая обложка, но я ее изрисовал, и мама купила новую, черную. Однажды папа сказал, что мой дневник и по форме, и по содержанию похож на жалобную книгу.
В дневнике этого мальчишки на первой же странице сияли две пятерки. Дальше их было целых три. Потом еще две — по математике и русскому. Мы с Леней понимающе переглянулись.
— Хорошо тебе живется, — сказал я, отдавая мальчишке дневник.
— Да, позавидуешь, — поддержал меня Леня.
— А вам-то чем плохо? — спросил он, застегивая портфель.
— Нам-то похуже. За один и тот же ответ тебе пятерку поставят, а нам по паре влепят, — пояснил я.
Мальчишка сразу захорохорился:
— Это почему же, интересно?
— А вот скажи по буквам «венигред», — предложил я ему, нарочно произнеся это коварное слово как можно неправильнее.
— Ви-не-грет, — четко произнес он. — После «в» обязательно ставится «и». Это слово французского происхождения — одного корня со словом «вино». «Вин» по-французски — «кислый».
Мы с Леней опять переглянулись, но уже не так, как раньше.
— Ну-ка произнеси «ыкырдьён», — попросил Леня. Он даже перещеголял меня, коверкая слово, чтобы запутать мальчишку.
— Ак-кор-де-он, — четко произнес мальчишка. — Это тоже от французского слова «аккорд» — «созвучие».
— Ладно, — сказал я мальчишке. — Счастливо. Мы пошли.
Но ему, видно, понравилось разговаривать с нами.
— Почему же пошли! — воскликнул он. — Я вам показал свой дневник, теперь вы покажите свои.
— Я дома оставил, — торопливо сказал Леня.
— А я в школе, — сказал я.
— У нас в классе тоже есть такие забывчивые, — усмехнулся мальчишка.
Когда он, насвистывая, пошел своей дорогой, я сказал Лене:
— Наврал тот, с твоего двора. Но нас не проведешь. Не такие.
Рыцари и львы
Однажды на уроке я обнаружил в своем дневнике сложенную вдвое бумажку. «Женя! Нужно тайно встретиться с тобой сегодня в шесть часов на третьей от входа скамейке в сквере Чайковского. Н.» Я прочитал записку еще раз и посмотрел по сторонам. Все были заняты решением задачи.
Одно я мог сказать точно — записку написал не Леня. Его почерк я знаю хорошо. Тогда кто же таинственный Н.? На эту букву в нашем классе начинались фамилии двоих — Николаева и Никитина. Была еще, правда, Нельская. Но ей-то зачем встречаться со мною, да еще тайно? А если «Н» — первая буква имени? Я перебрал в памяти все имена и даже все прозвища наших ребят, но ни одно не начиналось на «Н». Оставались два варианта. Или кто-то себя зашифровал наподобие капитана Немо, или — решили подшутить. Спрячутся где-нибудь за кустами и будут хихикать. А потом с гоготом выскочат, и смеху будет на всю школу.
Я решил не ходить в сквер. Пусть они останутся в дураках, а не я. Но кто «они»? И вдруг человек действительно нуждается в моей помощи, придет, будет ждать? Нехорошо. А, может, мне самому спрятаться в кустах и наблюдать, явится этот «Н» или нет? Но если я встречусь в кустах с теми, кто написал записку? Получится еще глупее. Нет, решил я, нужно идти к скамейке, а там будь что будет.
После уроков мы с Леней дошли до угла, где наши дороги расходились. Для отвода глаз я прошел еще немного вперед и быстро свернул к скверу. На третьей от входа скамейке сидела какая-то старушка и читала газету. И все. Я сел на другом краю скамейки и стал ждать. У меня возникли три версии. Первая: «они» сейчас выбегут из кустов. Но тогда уже пора бы выбегать. Вторая: старушка — связная от «Н». Что-то мало похоже! И, наконец, третья: «И» просто опаздывает. Я решил подождать еще немного.
Старушка дочитала газету и поднялась. Второй вариант отпал. Первый и третий тоже не сбывались. Я посидел еще немного и собрался уходить, но тут на дорожке появилась Галка Силантьева. И направилась прямо ко мне. «Уж не от нее ли записка?» — удивленно подумал я.
Галка пришла в наш класс посреди учебного года. Ее родители работали в цирке и переезжали из города в город. Ее мать была дрессировщицей настоящих львов. И отец тоже работал при этих Львах. Он смотрел за ними и кормил их мясом. Я думаю, такая работа не менее важная, чем дрессировка. Потому что если львов не кормить, они могут съесть дрессировщицу. Мы ходили всем классом смотреть, как выступает Галкина мать со львами. Львы были огромные и сильно рычали, но Галкину маму слушались хорошо. Они прыгали с тумбы на тумбу, сквозь горящее кольцо, качались на качелях и вообще
