Мальчишка не бросил меч, он только смотрел на меня с вызовом, обратившимся в страх, когда я спрыгнул в трюм Спирхафока. Он завопил, но тут вмешалась итальянка Бенедетта. Опередив меня, она взяла меч из руки Эдмунда.
— Если тебе сказано бросить меч, — мягко произнесла она, — значит, надо бросить. И не реветь. Твой отец — король, и может, когда-нибудь ты тоже станешь королём, а короли не плачут. — Она бросила меч на кучу захваченного оружия. — А теперь извинись перед лордом Утредом.
Эдмунд взглянул на меня, пробормотал что-то невнятное, потом понёсся на нос Спирхафока и вцепился в юбки матери. Эдгива обняла сына и сердито зыркнула на меня.
— Он не хотел ничего плохого, лорд Утред, — холодно сказала она.
— Может, и не хотел, — огрызнулся я, — но мог натворить.
— Он мог и сам пораниться, госпожа, — вставила Бенедетта.
Эдгива кивнула в ответ и даже чуть улыбнулась. Я понял, почему она назвала итальянку своей бесценной компаньонкой. В Бенедетте чувствовалась уверенность, готовность защищать королеву. Она была сильной женщиной, столь же властной, сколь и привлекательной.
— Спасибо, — негромко сказал я ей.
Бенедетта чуть улыбнулась. Я встретился с ней взглядом, восхищаясь её красотой, но тут между нами встал священник.
— Эдмунд — принц, — заявил он, — и обращаться с ним следует как с королевской особой.
— А я олдермен, — проворчал я в ответ, — и требую к себе уважения. А ты кто такой?
— Я наставник принца, господин, и духовник королевы. Отец Аарт.
— Должно быть, ты занятой человек, — сказал я.
— Занятой, господин?
— Я думаю, королеве Эдгиве есть в чём каяться, — ответил я. Отец Аарт залился краской и отвернулся. — И разве она королева? Уэссекс не признал этот титул.
— Она королева Мерсии до тех пор, пока мы не услышим о смерти её супруга, — напыщенно ответил священник. Такой он и был — напыщенный коротышка с венчиком редких каштановых волос вокруг лысой макушки. Он заметил молот на моей шее и скривился. — Королева, — продолжил он, глядя на молот, — желает, чтобы мы дождались новостей из города.
— Мы подождём, — согласился я.
— А дальше что, господин?
— Если королева желает уйти вместе с братом — что ж, пусть идёт. Если нет — отправится в Беббанбург вместе с нами. — Я взглянул на пристань. — Гербрухт!
— Да, господин?
— Избавьтесь от тех кораблей! — я указал на три корабля, которые люди Этельхельма привели в эту грязную гавань. — Но сначала заберите оттуда всё годное! — крикнул я ему вслед.
Мы вынесли с кораблей верёвки из тюленьих шкур, новые вёсла из лиственницы, две бочки эля, три бочки солёной свинины и выцветший флаг с прыгающим оленем. Всё это свалили в кучу на Спирхафоке, потом Гербрухт наполнил железное ведро углями из очага в таверне и раздул огонь внутри тех трёх кораблей.
— Кресты, — сказал отец Аарт, когда сообразил, что происходит.
— Кресты?
— Те, что на носу кораблей! Вы не смеете жечь знак Господа!
Я рассерженно взревел, но понял его огорчение.
— Гербрухт! — крикнул я. — Снимай кресты с носов!
Огонь охватил три корабля быстрее, чем успели выбить удерживавшие кресты колья.
— Что нам с ним делать? — спросил Гербрухт, высвобождая первый.
— Мне всё равно! Бросай в воду!
Гербрухт швырнул крест за борт, потом перепрыгнул к Беорноту, чтобы помочь высвободить второй. Они вырвали крест, перебрались на корму, как раз вовремя сбежав от огня, но третий крест спасать было уже поздно, и я подумал о том, что значит это знамение. Мои люди не видели в нём ничего угрожающего, они весело переговаривались. Они всегда веселились, когда что-нибудь разрушали, и сейчас завопили как дети, когда огонь охватил просмолённую оснастку, перекинулся к плотно свернутому на рее парусу, и его тоже объяли пламя и дым.
— Неужели это было необходимо? — спросил отец Аарт.
— Ты хочешь, чтобы за нами гнались три корабля с воинами Этельхельма? — ответил я вопросом на вопрос.
— Нет, господин.
— Значит, необходимо, — ответил я, хотя, по правде сказать, сомневался, что хоть один из трёх кораблей способен догнать Спирхафок.
Типичные западно-саксонские корабли, ладно скроенные, но тяжёлые, неповоротливые при гребле и медлительные под парусом.
Ветер сменился на юго-западный. Вечерний воздух прогрелся, небо почти очистилось от облаков, хотя сейчас его запачкали клубы чёрного дыма от догорающих кораблей. Вода стояла низко, но уже начинался прилив. Я отвёл Спирхафок в сторону, подальше от огня, и пришвартовал у самого северного причала, недалеко от входа в канал. Рыбаки наблюдали за нами из окон домов, но старались держаться подальше и от нас, и от охваченных огнём кораблей. У них имелись веские причины для осторожности. Солнце стояло низко на западе, но летний день длинен, и оставалось ещё два или три часа дневного света.
— На ночь я здесь не останусь, госпожа, — сказал я Эдгиве.
— Но ведь мы здесь в безопасности, разве нет?
— Может быть. Но всё-таки здесь не останемся.
— А куда мы пойдём?
— Отыщем место для стоянки на Скэпедже, — ответил я. — А если завтра ничего не услышим от твоего брата, пойдём на север.
Я смотрел на деревню сквозь мерцание догорающего костра. Из Фэфрешама никто так и не появился, значит, тот, кто выиграл противостояние в городе, там и остался. Высоко над дымом по небу пролетели два ворона. Направлялись они на север — лучшего знамения от богов я не мог и желать.
— Может быть, Этельстан в Лундене, — сказала Эдгива.
Я смотрел на неё, как всегда восторгаясь её красотой.
— Почему он должен быть там, госпожа?
— Лунден ведь принадлежит Мерсии?
— Когда-то принадлежал. Но отец твоего мужа это изменил. И теперь Лунден принадлежит Уэссексу.
