— Спасибо, — говорю я, и мистер Уоткинс кивает.
— Мы очень хотим осмотреть дом, в котором она выросла, — говорю ему я. — А еще хотим, чтобы его как можно скорее выставили на продажу.
— А вы знаете, почему ваша мать не хотела продавать этот дом, пока была жива? — спрашивает меня Уоткинс.
— Нет, не знаем. Знаем только то, что она не хотела даже говорить об этом. Возможно, она думала, что когда-нибудь вернется сюда, — поясняю я. — Так как мы все устроим?
— Просто прогуляемся до дома, — улыбается Уоткинс.
— Не знаю почему, но у меня такое ощущение, будто мама будет ждать нас там, — говорю я больше себе самой, чем остальным.
— Мисс Сенклер… Могу я называть вас Луна? — спрашивает Джиллеспи. Я киваю. — Я потерял свою возлюбленную жену Серену много-много лет назад. И с тех пор мне каждый день кажется, что она сидит в соседней комнате или ждет меня на углу. Каждый день! Так что я пришел к единственно возможному логическому заключению.
— И к какому же? — спрашивает Горошинка.
Мистер Джиллеспи сияет улыбкой.
— Я понял, что это просто так и есть. Она есть! — говорит он. — Видите ли, наши физические тела могут сломаться и в конце концов превратиться в прах, но энергия… энергию нельзя уничтожить. А что такое любовь, как не самая могущественная энергия в мире?
— Да, это первый закон термодинамики, — улыбаюсь я. — Хотя не уверена, что любовь технически можно представить в виде энергии…
— Ну конечно же можно! — улыбается мистер Джиллеспи. — Любовь — это жизнь, а жизнь — это само определение энергии.
— Что ж, это весьма поэтично, но…
— Так здорово встречаться с теми, кто знал нашу маму! — вмешивается в разговор Горошинка, не давая мне пуститься в научный спор. — Каждый раз, когда это происходит, ее портрет словно вырисовывается все четче — сначала девушки, а потом и женщины, которую мы не знали.
— Если у вас возникнут какие-то вопросы, любые вопросы, или если вам понадобится помощь, пока вы здесь, всегда можете прийти ко мне. Без звонка. Мои двери постоянно открыты для вас. Я был бы рад снова поболтать о старых добрых деньках, и о Мариссе, и вообще о семье Люпо.
— Спасибо, мистер Джиллеспи. Я могу задать вам один вопрос о Стефани? — спрашивает Горошинка.
Мистер Джиллеспи кивком выражает согласие.
— Вы поддерживали с ней связь все эти годы?
— Мы то сходились, то расходились, — говорит Джиллеспи. — Я хорошо знал ее и ее мужа. Думаю, именно поэтому она попросила меня заняться этой продажей.
— Вы, может, и не знаете, но Стефани расстроилась, когда узнала о смерти мамы? — Темные глаза Горошинки застывают и наполняются серьезностью.
Пару мгновений Уоткинс Джиллеспи внимательно разглядывает нас.
— Что ж, юные леди, — говорит он, — думаю, ваша тетушка не хотела, чтобы ваша мама уезжала из Бруклина. Возможно, она так никогда и не смогла ей этого простить. А еще я думаю, что она приняла немало сложных решений в жизни, решений, о которых могла сожалеть. Что я знаю наверняка, так это то, что она злилась, и… Ну, если начистоту, она была довольно несчастливым человеком. А злые и несчастливые люди постоянно о чем-то сожалеют. Но, если это немного поможет вам, так уж вышло, что я видел, как она скучала по вашей маме. Каждый день.
— Тогда почему она даже не пыталась восстановить с ней отношения? — спрашивает Горошинка. — Почему мама никогда не получала от нее новостей, разве что только от ее адвоката — каждый раз, когда хотела продать дом?
— Этого я не знаю. — Вид у Джиллеспи сделался задумчивый. — Что я наверняка знаю о Стефани — она из тех, которые никогда не признáют, что были не правы, и неважно, во что им это обойдется. Может, все дело в этом. В любом случае, как только сделка продажи состоится, вам уже не придется думать ни о ней, ни о Бей-Ридж, если вы не захотите.
— Ох, я не знаю, — говорю я. — Думаю, мы только в начале пути, полного открытий.
Пока мы шли к углу, где располагалась «Швейная мастерская Люпо», Уоткинс Джиллеспи развлекал нас рассказами о местных бандитах и их преступлениях. Я поймала себя на том, что с каждым шагом все больше одергиваю себя и стараюсь подстроиться под его неспешный шаг, чтобы не показать, что и так знаю, куда нужно идти.
— …Ну и, конечно, здесь вам приходится выказывать дань уважения таким значительным особам, — говорит он, когда мы наконец пересекаем дорогу перед нашим пунктом назначения. Я неотрывно смотрю на здание, точнее, на часть, торчащую над забором, держащим его в заточении. Дом как будто жмурится в ярком дневном свете всеми своими заколоченными окнами. Кирпичная кладка крошится и рушится, и все строение выглядит таким хрупким, словно держится только благодаря корням, которые проросли в его стены.
— Ты выглядишь так, словно увидела призрак, — говорит Горошинка.
— Он не похож. Совершенно.
— Не похож на что? — переспрашивает Горошинка, оглядывая руины.
Глава 13
— Хм… не похож на то, чего я ожидала, — говорю я. То здание, в которое я попала тогда, было старым, но о нем заботились, за ним ухаживали. И я не смогла бы перепутать тот дом, полный людьми и жизнью, с этой тенью.
— Не знаю почему, но я нервничаю. — Горошинка берет меня за руку. — Перед нами дом, где выросла мама, и мы ждем, что для нас это будет что-то значить. Но что, если это ничего не будет значить? — Ее взгляд скользит по улице в поисках лапшичной и магазинчика здорового питания, но в конце концов зов сирен притягивает его к темному, неприметному бару. — Я бы сейчас убила за пиво. За что угодно, лишь бы снять напряжение.
— Могу тебе помочь, — говорю я, отрывая взгляд от потрескавшихся стен и оглядываясь на сестру. — Ты и я. И мы вместе. Там нечего бояться, что бы мы ни почувствовали и что бы ни нашли, даже если это будет совершенное «ничего». Мы пришли сюда вместе и уйдем вместе. Просто войдем туда — и все.
Горошинка изучает мое лицо, пытаясь разгадать, что значит эта моя новая уверенность в себе, и я знаю, что она чувствует мой оптимизм и нетерпение. Но при этом не может понять, откуда все это взялось.
Пиа знает или догадывается, что мама сделала что-то, что выглядело в ее глазах как ужасный грех,
