— Ты слышала, что она сказала, — говорю я. — Она и в самом деле сказала все это, правда? Или это только в моей голове?
— Нет, не только, — отвечает Горошинка. — Я просто… я хочу сказать, она была больна, ей было намного хуже, чем мы думали, это даже по записи ясно. Она так много всего скрывала от нас, что вполне могла… запутаться. И ошибиться.
— Нет, она не ошибалась. — Я не двигаюсь, чтобы мое тело немного свыклось с этой дорожкой, а правда наконец улеглась во мне. — Она говорила правду. Я думаю… думаю, я всегда это знала. В какой-то степени. Но теперь я знаю наверняка. Должна же быть причина, по которой только у меня одной из всей нашей семьи голубые глаза. — Я смотрю на сестру. — Папа мне не папа.
— Об этом она сказала еще в первом фильме. — Горошинка сжимает мою ладонь обеими руками. — Мы это уже знали.
— Мой настоящий отец — тот тип, который изнасиловал ее в ночь, когда она сбежала из Нью-Йорка.
— Да. — Голос Горошинки срывается. — Маму изнасиловали.
— Ее изнасиловал человек, которого она потом убила. — Я проговариваю все эти слова, потому что мне это нужно. Когда произносишь их вслух, они кажутся более реальными.
— Да, она убила ублюдка, который сотворил с ней это. Она сказала, что сделала это. А еще сказала, что тетушка Стефани каким-то образом помогла ей все отмыть и избавиться от тела. Она сказала это. Сказала, что потом улетела с папой в Лондон и узнала о тебе. Именно так все и было, по ее словам.
Вот и все, если коротко. Вот она, правда, от которой мама убегала всю жизнь и от которой не могла больше прятаться. Вот и призрак, который преследовал ее и не оставлял в покое. Причина, по которой она хотела умереть.
Я хочу, чтобы все, что происходило со мной, было правдой. Хочу, чтобы это было моим вселенским чудом, тайным порталом, который открылся специально для меня в самый нужный момент. Чтобы причина не крылась в том, что мой мозг разрушается прямо у меня в черепе.
Мне нужно точно знать, мне нужно доказательство того, что я могу путешествовать во времени и менять его.
Мне нужно точно знать, что я могу ее спасти.
Глава 18
— Луна, на нас смотрят, — шепчет Горошинка и возвращает меня в настоящее. — Давай постараемся не выглядеть как парочка шизиков.
Она выпрямляется и протягивает мне руку. Я кое-как поднимаюсь и отряхиваюсь.
— Смотри, вон под деревом скамейка, давай сядем там. — Горошинка подводит меня к ней, и мы усаживаемся, глядя на проносящиеся мимо машины. Горошинка кладет между нами старый пакет.
— Я нашла это, — говорит она. — Я подумала, может… Не знаю… Мама любила рассказывать истории, и не все из них были правдой. Помнишь, как она сказала нам, что в лесу живут феи, а ты пошла туда и вернулась с молью в банке?
— Она не могла такое придумать, — говорю я, глядя на пакет.
— Я знаю. Но еще я знаю, что она сама прожила некоторые из своих историй, словно все это было взаправду, так что я просто… поискала и нашла это.
Пакет лежит между нами. Он помят, внутри нечто такое темное, что даже коричневая бумага кажется черной.
— Он был там, где она и сказала. За шкафом. — Горошинка осторожно открывает пакет и случайно разрывает его. Мы заглядываем внутрь, и наши волосы — темные и белокурые — перемешиваются.
Я лезу рукой в пакет и достаю кучу искромсанного жоржета. Осторожно вытягиваю его, распутываю и освобождаю от плечиков, вокруг которых платье было обмотано все эти годы — с тех пор, как его выкинули.
Аккуратно встряхиваю некогда белую, а теперь желтую, полуистлевшую ткань. В местах, покрытых черными пятнами, она смялась и слиплась. Несколько хлопьев черной пыли разлетаются на ветру. Пусть оборванное и потрепанное, но это именно то платье, которое я видела на шкафу в комнате Рисс прошлой ночью.
Время медленно истекает, словно последние капли грозы. Я вижу, как секунда за секундой падают на мои ладони, и, когда разбивается последняя из них, вдруг понимаю все с ужасающей, пронзительной ясностью.
Тот человек, чья кровь сейчас разлетается по ветру черной пылью… Мужчина, который изнасиловал мою мать и которого она убила…
Они — мои родители. Мужчина, который создал меня, и женщина, которая сделала меня такой, какая я есть.
И я не понимаю ничего из того, что происходит со мной. Кроме того, что я, похоже, встала на путь перемен. Я могу вернуть все на свои места, сделать таким, каким оно и должно было быть, прежде чем события тридцатилетней давности, предвосхитившие мое появление на свет, выстроились по принципу домино. И каждая падающая костяшка приближает момент, когда откроется истина.
И я не знаю, как и почему… просто знаю в глубине своего сердца, что этот момент настал.
Глава 19
— Кто-то может сказать, что сейчас слишком жарко для рагу, — говорит миссис Финкл из кухни, пока мы с Горошинкой расставляем на ее столе разномастные тарелки и стаканы. Когда мы были детьми, у нас не было общения с дедушками и бабушками, мы никогда не встречались с маминым отцом, а ее мама умерла, когда она была еще совсем ребенком. А родители папы… Они объявлялись только на дни рождения и праздники с тщательно подобранными подарками и никогда не понимали, почему их сын привел домой наполовину итальянку, наполовину американку из рабочего класса, в то время как мог заполучить любую женщину в Бедфордшире. И, как следствие, никогда не понимали двух босоногих девчушек, которым больше нравилось бегать в саду и ловить бабочек, а не болтать о том, что было в школе. И в том, как миссис Финкл управляла нами, помахивая рукой в кольцах, было что-то утешительное. Наверное, примерно это чувство я бы испытывала, если бы когда-нибудь повстречалась со своей бабушкой Розой. Чувство покоя.
— Мой покойный супруг говаривал, что самый лучший способ охладиться в жару — как следует нагреться. Так они и поступали в Индии, говорил он. Я купила в винном магазине красное вино к мясу, но потом вспомнила, Горошинка, как Луна говорила мне, что ты не пьешь, так что я его спрятала.
— Надеюсь, там, где я его точно не найду, — бодро откликается Горошинка. — Она, похоже, в мясе не очень разборчива, и меня это беспокоит. Вдруг эта сегодняшняя тушенка — из ее вчерашних жильцов?
— Мне наплевать, — шепчу я в ответ. — Мне это нужно. Мне нужно время подумать. Обо всем.
Со свойственной ей прозорливостью миссис Финкл распахнула дверь, как только мы подошли, и
