— Я понимаю, тебе очень хочется выгородить его, — не верила Натсэ. — Но я не собираюсь его убивать. Мне просто нужна правда: зачем он это сделал? Он ведь не такой! Ему, прежде чем на что-то решиться, нужно месяц ходить вокруг да около.
— Да говорю же — это не я! Авелле не надо месяц ходить, она делает то, что ей в голову приходит. Просто в своём теле она была скована кучей всяких родовых обязательств, а теперь — отрывается. Ну да, она была пьяная, и потом очень раскаивалась, но, тем не менее, это так.
— Ладно. — Натсэ залпом допила стакан. — Хочешь нести чушь — всегда пожалуйста. Только мне этот бред слушать ни к чему. Спокойной ночи.
Она шагнула к двери.
— Постой! — Я подпрыгнул на кровати, ночная рубашка от этого движения соскользнула и повисла на локтях. — Твой меч! Он не твой. Он — мой. Ты попросила меня признать его своим, чтобы никто не имел права у тебя его отобрать. Помнишь?
Натсэ молчала, но не уходила. Стояла возле двери, положив ладонь на ручку.
— А помнишь, как ты в обличии Сиек-тян целовалась с Гиптиусом в карете? Такого я бы точно не рассказал Авелле, сама знаешь. А нашу первую ночь в ракушке, во дворце? Помнишь, как ты меня успокаивала? А потом была пьянка, и там я вообще ничего не помню.
Натсэ медленно обернулась, глядя на меня широко раскрытыми глазами.
— А на чёрной скале? — не останавливался я. — Перед тем, как появился первый мертвец — помнишь, что с нами было? О таком-то я точно не стал бы говорить никому. Как мы плавали ночью, и ты боялась грозы? А потом вернулись в комнату и целовались, пока не обнаружили мёртвого Танна на кровати.
— Морт? — прошептала Натсэ.
— Натсэ! — отозвался я и протянул к ней руки. Но, увидев свои руки, с досадой их опустил.
— Поверить не могу… — покачала головой Натсэ.
— Я сам поверить не могу, что мы встретились, и… И вот так по-дурацки и бестолково. — Мне на мгновение аж плакать захотелось от досады. — Прости. Я виноват перед тобой так, что даже не знаю, как и сколько времени буду искупать вину… Ну, для начала, я, конечно, уничтожу Орден Убийц, это не обсуждается, у меня и план есть, а потом…
Щёлкнула задвижка, я осекся. Натсэ прошла к столу, налила стакан, на этот раз — до краёв.
— Морт, — повторила она.
— Ага, — кивнул я.
Она выпила стакан, стукнула им по столу и задула свечу. Я услышал шуршание.
— Ты что делаешь? — прошептал я, чувствуя, как почему-то сердце начинает ускорять свой бег.
— Хочешь знать, как я соскучилась, дурак ты этакий?
— С-с-сильно? — предположил я.
— А в твоей ночной рубашке правда двое поместятся?
— Д-да.
— Да. Сильно. Не представляешь, как сильно.
Поместились. Было, конечно, тесно, но это, кажется, никого не расстроило.
— Ты так дрожишь, — прошептала мне на ухо Натсэ. — Тебе холодно?
— Что ты делаешь? Я не могу…
— В таком-то теле слова «я не могу» вообще не имеют смысла. Разве не хочешь немного отомстить Авелле за Боргенту?
— Возм…
Она не дала мне договорить — поцеловала. Я обнял её обнажённое тело, прижавшееся ко мне, и это чувство было таким родным и знакомым, что я перестал дрожать. Да пошло оно всё! Жизнь даётся нам только один раз, и надо попробовать всё, в том числе и… вот такое.
А дальше я уже ничего подумать не сумел — все мысли как-то резко закончились.
Глава 35
Интерфейсный будильник — штука назойливая, и проспать его невозможно. Однако утром я с таким трудом открыл глаза, будто веки были бетонными. Сфокусировал взгляд, увидел измятую постель, скомканную и разорванную ночную рубашку, и сон как пинком вышвырнуло.
Многочисленные и разнообразные события минувшей ночи вспомнились моментально. Я лежал, затаив дыхание, и даже не знал, какие эмоции по этому поводу испытывать. Если бы полгода назад мне кто-то сказал, что со мной случится подобное, я бы решил, что этот «кто-то» — напрочь поехавший извращенец.
У меня в кулаке оказался зажат клочок бумаги. Я развернул и прочитал записку: «Не расстраивайся, если не удастся вернуть всё, как было. Ко всему можно привыкнуть. Н.».
Ближайшие пять минут я даже сам не смог бы толком объяснить, плачу я или смеюсь, уткнувшись в подушку, всё ещё хранящую запах волос Натсэ. Весь мир — дурдом, и люди в нём — безумцы. А врачи и санитары, похоже, давно свалили в страхе, заколотив за собой двери и окна.
Завернувшись в халат, я постарался выскользнуть из комнаты незаметно, однако почти на пороге столкнулся нос к носу с Талли.
— Э-э… — протянул я, комкая в руках ночнушку. — Извини, тут вот — порвалось…
Талли посмотрела на испорченную ночную рубашку, потом — мне в глаза.
— Слушай, я, конечно, всё понимаю — вы поссорились, ты расстроилась… Но можно было «грустить» потише? — сказала она. — Надеюсь, ты в общежитии так не делаешь?
Чисто технически я без проблем мог «провалиться сквозь землю» — пол был каменный. Однако, когда такая возможность реально есть, становится ясно, насколько это было бы нелепо. Оставалось мучительно краснеть и смотреть себе под ноги.
— Это совершенно не то, что ты думаешь, — пробормотал я.
— Да ну? А когда ты не своим голосом кричала: «Мортегар, да, ещё!» — это как?
— Тут ключевые слова — «не своим голосом»…
— Чего?
— Ничего! Тебе не кажется, что мне достаточно стыдно?!
Хуже всего было то, что я даже не мог сказать: «Ко мне приходила Натсэ». Тогда меня точно коллективными усилиями списали бы в какую-нибудь условно-средневековую дурку, откуда никакой Орден не выколупает.
А с другой стороны — чего я-то парюсь? Это пусть Авелла беспокоится о том, что о ней подумают брат и его супруга.
— Нет, не кажется, — отрезала Талли. — Это хорошо ещё спальня Ямоса далеко, и спит он, как убитый. Я-то думала, благородные леди умеют себя вести приличествующим образом.
От моей сестры в ней сейчас почти ничего не было. Это злая и невыспавшаяся Талли давила, как танк. Оставалось только броситься под неё с гранатой:
— Если я тебе так мешала, могла бы войти и помочь мне успокоиться, — заявил я, отважно глядя ей в лицо.
— Могла
