Итак, размышления относительно возможных принципов ориентации в пространстве культовых сооружений позволили Н. Локьеру заметить в созданных тысячелетия назад святилищах то, что и следовало увидеть ему, профессиональному астроному. В них поистине на поверхности, как ему казалось, проступало нечто важное, оказавшееся, к его удивлению, вне внимания историков культуры. Это многозначительное «нечто» стали позже называть «астрономическими аспектами археологических памятников».
Сэр Норман Локьер понял, что ему, кажется, посчастливилось соприкоснуться не только с истоками его науки — астрономии, но также и математики. А основательнейшее знание мифологии, культов, связанных с небесными светилами, и древних календарей в конечном счете привело Н. Локьера к значительно более глубоким культурно-историческим выводам. Он увидел в сухих «астрономических аспектах археологических памятников» сказочный ключ к познанию самых сокровенных сторон интеллектуального мира древних, к уяснению сути и подосновы их религиозных представлений, но одновременно и к раскрытию истинного масштаба и глубины проникновения первобытного человека в тайны природы.
Обращение астрофизика Н. Локьера к столь сложным сюжетам культурной истории — шаг, не лишенный рискованной смелости, ибо его книгу, как и просветительные лекции, встретили далеко не однозначно. Археологи язвили, что при столь огромном количестве звезд на Небе храмы неизбежно оказываются направленными своей осью на какую-нибудь из них. Однако сэр Норман Локьер спокойно парировал этот, кажется, неотразимый с точки зрения обществоведов довод со сногсшибательной профессиональностью, для них неожиданной: не на «какую-нибудь», а лишь на 8 звезд ориентировались древнеегипетские храмы, и это были именно те звезды, с которыми соотносятся боги, упомянутые в храмовых надписях, известных, как он надеется, археологам. Так, если он, Н. Локьер, обращает внимание на то, что храм Изиды в Дендерах был ориентирован осью при постройке его в 700 году до нашей эры по линии, направленной на точку восхода Сотис-Изиды, Сириуса, то ведь такое заключение отражает и неведомое ему при начале исследования содержание надписи, открытой в том же храме: «Изида светит в своем храме в день Нового года, и она смешивает свой свет со светом своего отца Ра на горизонте». Разве Ра — это не Солнце, а Изида — не Сириус, который в 700 году до нашей эры взошел за час до появления в Небе дневного светила как раз в той точке горизонта, на которую направлена ось храма? Наконец, разве сами археологи ошибаются, утверждая, как недавно узнал он, Н. Локьер, что храм Изиды в Дендерах был сооружен как раз в 700 году до нашей эры?!
В том же духе он мог говорить и об ориентировке остальных храмов, поскольку, начиная работу (и в этом особая прелесть полученных результатов), Н. Локьер действительно не подозревал о том, что в святилищах сохранились надписи, относящиеся ко времени их основания. Тексты, описывающие церемонии при проведении линии от центра будущей постройки к той звезде на горизонте, которая воплощала бога — покровителя святилища, позволяли проверить метод Н. Локьера. А если надписи в египетских храмах не сохранились, ему удавалось, определяя направление оси их на одну из восьми особо чтимых в древнем Египте звезд, устанавливать дату, когда закладывался фундамент постройки. Таким образом, метод Н. Локьера давал возможность исключительно точно датировать памятники классической древности с помощью невиданного ранее приема — астрономического.
О том же свидетельствовали результаты исследований друга Н. Локьера Ф. К. Пенроуза, который с тем же подходом и в те же годы обследовал храмы Греции. Его работа облегчалась тем, что датировка святилищ Эллады была разработана значительно лучше, чем египетских, и Ф. К. Пенроуз достаточно убедительно показал, что они сооружались с учетом направления на звезды, которые восходили на востоке или, напротив, скрывались на западе за час до появления в Небе Солнца. Это всякий раз были звезды, возвещающие наступление утра для какого-нибудь великого празднества, когда первые лучи Солнца должны были проникнуть в храм и осветить в нем святая святых — алтарь или мраморную статую божества.
Чтобы представить, с какой точностью ориентировались храмы, достаточно обратиться к Парфенону. Как установил Ф. К. Пенроуз, он астрономически ориентировался на Плеяды около 1150 года до нашей эры. Прямоугольное основание его имело размеры 100 X 225 греческих футов, что позволило установить величину греческого фута (12,16 британского дюйма). Это составляло сотую долю секунды дуги большого круга. Отсюда последовал вывод, что наличие подобных измерений, основанных на долях размеров Земли, есть свидетельство исключительно высокого развития астрономии в Древней Греции. Ф. К. Пенроуз, поддерживая боевой дух своего друга Н. Локьера, прочитал в феврале 1892 года доклад в Обществе любителей древностей о результатах своих изысканий в Греции.
Итак, астрономы призывали археологов к дружескому диалогу. Но, к своему удивлению, а со временем и к негодованию, они поняли, что скорое взаимопонимание вряд ли возможно. Сначала Н. Локьер, как и Ф. К. Пенроуз, встретили яростную оппозицию. Сомнению подвергались не отдельные вычисления, на что указывали, разумеется, лишь коллеги-астрономы. Неприятие касалось самой идеи — возможности отражения астрономических познаний в археологических памятниках. Наученный горьким опытом первых столкновений со специалистами по древностям, которые столь неудачно напомнили астроному о большом количестве звезд на Небе, сэр Норман Локьер теперь отвечал на критику с самой деликатной мягкостью. Суть его заявлений сводилась в основном к пожеланию, чтобы каждый археолог знал (хотя бы немного!) астрономию. И все же с годами стал звучать лишь монолог астронома, так как археологи, кажется, потеряли всякий интерес к бессмысленной, на их взгляд, дискуссии. Собеседники современных «звездочетов» были или безнадежно глухи, или не понимали языка, на котором пытался объясниться с ними Н. Локьер. Ему стало казаться, что сочинения его намеренно замалчиваются.
Между тем до этого дело еще не дошло, ибо оппоненты пока не чувствовали для себя никакой серьезной опасности — сама постановка проблемы казалась им совершенно нелепой. А Н. Локьеру не следовало, пожалуй, проявлять нетерпение, учитывая подозрительность, с которой знатоки древностей всякий раз встречали попытки «одержимых любителей» вторгнуться в святая святых их епархии. Как когда-то потуги «чужаков» разгадать особую значимость пирамид, а также храмов, в том числе тех, которые сооружались вблизи мест захоронения усопших предков, вызывали в науке о первобытности недоверчивую настороженность и брезгливый скептицизм. Боевую повседневную готовность к неприятию поддерживал мутный поток околонаучных теорий[16]. Археологи тем более укреплялись в недобрых предчувствиях, получая подтверждения необходимости соблюдать опасливую осторожность: как будто здравые на первый взгляд астрономические (в связи с археологией) гипотезы не раз лопались на их глазах мыльными пузырями. Но сэр Норман Локьер и с новым для себя материалом работал с той же тщательностью, как и в астрофизике, и
