С моей статьей на детской зоне было немало пацанов - дураки, не добавишь, не убавишь. Не сказать, что детская колония - сахар, но школа хорошая, тем более что там, в Вольске, люди нормальные. Универсальное правило зоны - не верь, ни бойся, не проси - применимо ко всяким слоям нашего общества. Это факт, проверенный мною на собственной шкуре. Вспомнилось, что человеком-то впервые я себя почувствовал именно на детской зоне - и все благодаря учительнице.
Был случай у нас. Отморозок один, на воле еще пристрастившийся к травке, взял Татьяну Адольфовну в заложницы, прямо в школе, после уроков. Дождался, когда все из класса выйдут, и приставил к ее горлу заточку. Такое у нас нечасто случается, но бывает. Что тут сказать... Еще и охрана прискакать не успела, я уж дверь-то выломал - и стрелою к ним. Я этого придурка уже знаю, в первые пять минут на мокряк он не пойдет, потому что еще не осознал своей власти над жертвой. Но через пять минут действия его будут непредсказуемы. Он и зенками хлопнуть не успел - выбил я железку из его руки, мы сцепились на полу-то. Тут и охрана подоспела. Свинтили обоих, да еще и накостыляли - некогда им разбираться-то, ху ис ху. Что мне за это было? Да ничего не было, отчитали за агрессивность. Спас человека - и все тут. Начхать на последствия и несправедливость (столько я этого дела на свою беду принял, что аж душа зачерствела) - надеюсь, если мир горний есть, там мне воздастся.
И знаете... Я был уверен тогда, абсолютно уверен в своем поступке. Это необъяснимо. Втайне я представлял, что Татьяна Адольфовна - моя мама, и я спасаю ее от неминуемой гибели. Замечу, наказание мое начальник колонии приказал в личное дело не записывать. Иначе и не светило бы мне УДО. Есть и в тюрьмах порядочные люди!
Скажу, что после инцидента в школе Татьяна Адольфовна ко мне охладела. Она, как и все другие учителя, была уверена, что я подверг ее жизнь риску. Здесь, понимаете, есть особенность. Учителя заходят в школу с воли, нас туда приводят под конвоем, а после уроков все расходимся туда, откуда пришли. Не знают учителя, что такое зона! Там, понимаете... развиваются звериные инстинкты. Ты спишь - но все равно чуешь опасность. Ну был я на сто десять процентов уверен, что не успеет тот отморозок ничего плохого сделать! Да-а-а... остыла ко мне училка русского и литературы. И даже сторониться меня стала. Позже, повзрослев, я понял: мы все втихую ненавидим тех, кому хоть чем-то обязаны. Такова человеческая натура. Разошлись наши с Татьяной Адольфовной пути. Зато я не охладел к книгам!
На воле судьба мне определила городок Данилов. Дали комнатушку в общаге, работу. Общага - двухэтажный барак на окраине, в местечке, называемом Горушка. Когда-то там была пересыльная тюрьма, ну, а теперь - жилище для таких вот, как я, бедолаг. Среди контингента имелись и те пацаны из Багряниковского интерната, что тогда меня сдали. Я зону прошел, у них все нормалек, а в финале все тот же барак на Горушке. И что характерно: из наших, интернатовских, многие уже и спились, а у меня после той злополучной вечеринки с портвейном и Манькой какой-то стержень внутри встал. Заставляй - пить не буду.
Непросто жить среди эдакого контингента, но... здесь я ходил в авторитетах. А пацанье, дак - так вообще от меня шарахалось. Комната мне досталась нехилая, эдакий пенал два с половиною на четыре. Записался в городскую библиотеку, вечера сплошь чтению посвящал. Полюбил Чехова, Мельникова-Печерского, Ремарка, Лондона. Особо зачитывался Горьким. Во, мужик русскую глубинную жизнь знал-то! Я даже удивился, почему немка мне Алексея Максимовича (опять же, тезка...) не подсовывала. Она все Бунина, Тургенева, Лескова... Нормальные писаря. Но дворяне. У них, как ни крути, своя правда - благородная. Оно может, и у меня неизвестно какие крови (хотя, по внешности я - мужик-мужиком), но среда сотворила меня плебсом.
А вот с работою вышла беда. Меня определили в Сельхозтехнику, слесарить. Кой-чему я на зоне обучился, руки, что называется, на месте. Ну, тружусь месяц, второй, третий... А тугриков нету. Первое время я жил-то на те баблосы, что мне по выходе с зоны дали. Но их я проел. Конечно, я к начальнику, а тот: "Алеша, потерпи, кризис сейчас, вот, выправимся..." Так и хочется выругаться русским матом. Сколь живу, только и слышу: кризис, кризис... Мне кажется, они специально напридумывали кризисов, чтобы сподручнее было воровать. И все мы терпим... И что за нация-то такая? Начальник еще с месяц кормил меня терпежами, а жрать-то охота.
У нас на Горушке был "смотрящий", Толя-Катях. Нормальный такой пацанчик, у него четыре ходки на зону. Он нашему брату пропадать не давал. Данилов - крупная узловая станция, там локомотивы перецепляют, пассажирские поезда подолгу стоят. Ну, треть населения городка станцией кормится. Чтобы просто так прийти и продать, к примеру, редиску, эта фишка не пройдет. Нужна крыша - ментовская и бандитская. Толян последнюю и представлял. Мне дали торговал мягкими игрушками. Ходил такой, весь обвешенный Чебурашками, слонами, мишками, обезьянами, попугаями и прочей китайской хренью. Особо пассажиры ко мне подходить побаивались - уж больно у меня рожа мрачная - но на жизнь, однако, хватало.
И как-то получаю я письмо, от своей училки-немки. Татьяна Адольфовна сообщала, что вышла на пенсию. Здоровье у нее сильно покачнулось, да к тому же случилось у нее страшное горе. Сын в Чечне погиб. Их, юных солдатиков, бросили в самое пекло, и всех перебили как котят. Теперь Татьяна Адольфовна ненавидит того генерала - прежде всего за то, что ему присвоили Героя России, а генерал русских мальчиков не жалел. И вообще она ненавидит ЭТУ страну (так и
