YAMAHA
, грузовиков
DAF
и седанам от
TOYOTA
,-ответила я. Лерка на пару секунд зависла. – Серьёзно? – кивнула она. – Это правда так работает? – Это традиция – каждый день определенный костюм, обозначает кому скидка, – усмехнулась я. – И ей, если я правильно помню, уже двадцать четыре года. Лерка присвистнула. – Недурственно... О! Смотри-ка! Это не тот хозяин заведения, о котором ты говорила?! Я посмотрела на человека, вышедшего из бара. У него была косматая огненно-рыжая борода и такая же лохматая рыжая шевелюра. Вообще вид у мужчины был дикий. Он был одет в темную куртку с эполетами и цветными нашивками. Из-под куртки просвечивали бело-голубые полосы тельняшки, а на ногах у рыжего дикаря красовались бесформенные вздувающиеся штаны, похожие на шаровары. – Гильермо Флорес, хозяин ‘Сантьяго-де-Мос’, – улыбнулась я,-он к моему дяде, в прошлом году, на день рождение приезжал и пару раз бывал во время Рождества. – Он испанец какой-то? – спросила Лерка. – Кубинец, – поправила я. – Чего-то он какой-то больно рыжий для кубинца, – скептически заметила Логинова. – Он красит бороду и волосы, – я пожала плечами. – Гильермо думает, что рыжий цвет более воинственный. – Ну, ему вроде идёт, – оценила Лерка. Мы увидели, как хозяин бара ‘Сантьяго-де-Мос’ забирается в один из грузовиков без фуры. Флорес обожал свой огромный черно-серебристый International с черепом и костями на обоих дверцах. Грузовик глухо рыкнул, эффектно выпустил дым из сверкающих вертикальных патрубков и тронулся с места. Лерка быстро, но ласково повернула ключ, Субару, заикнувшись, плавно завёлся. Логинова положила руку на рычаг коробки передач, но я осторожно коснулась её кисти и проговорила: – Не торопись, Гильермо очень осторожный, подозрительный и жутко мнительный. Если даже ему просто покажется, что есть намек на слежку, он не поедет к моему дяде. – А ты уверена, что он вообще поедет к Сигизмунду Владиславовичу? – хмыкнув, спросила Лерка. – Нет, – качнула я головой, – но в годы... бурной и незаконной деятельности моего любимого дяди, именно Гильермо предоставлял ему укрытие и место для хранения... разного товара. Так что логично предположить, что и сейчас дядюшка со своими друзьями в одном из предоставленных Гильермо укрытий... Уже можно ехать, Лер. – Отлично, – Логинова надавила на газ и Форестер плавно выехал из укрытия, между домами, где мы прятались от тени от посторонних глаз. – Держи дистанцию и не гони, – предупредила я, внимательно глядя на массивный грузовик, подъезжающий к перекрестку. – Поняла, – вздохнула Лерка. – А если мы спалимся перед этим Гильермо, он надолго заляжет на дно? – На пару-тройку месяцев однозначно, – ответила я. – Ясно-понятно, – мрачно ответила Лерка. ВАЦЛАВ ТОКМАКОВ Понедельник, 23 марта. Он балансировал между бессознательной полукоматозным состоянием и болью. Боль жила и пульсировала во всех его ранах, беспокойно ворочалась под засыхающими корками крови и бинтами. Боль не желала уходить, несмотря на вколотые ему анестетики. Вацлав снова, в который раз, разлепил отяжелевшие пересохшие веки и уставился в потолок больничной палаты. Каждый раз, когда он открывал глаза после, наполненного ужасами пережитых моментов, бредового беспамятства, он видел одну и ту же картину: бежевый потолок, серо-белые стены, телевизор, дверь и окно, в котором виднелся высокий строительный кран. Из-за этого, Вацлаву казалось, что время или стоит на месте, или каждый раз, он начинает день заново. Но в этот раз всё было иначе – в палате кроме него кто-то был. Вацлав почувствовал движение слева и слабый запах табака. Токмаков скосил глаза в сторону и заметил человека, сидящего в кресле, рядом с его больничной кроватью. – Доброе утро, Вацлав, – произнес знакомый низкий голос. Токмаков, помимо боли, ощутил, как его от наваливающегося страха судороги скручивают его мышцы. – Ты... – прохрипел он слабеющим и срывающимся голосом. – Я, Вацлав, я, – над перебинтованным и почти неподвижным телом Токмакова склонилось усатое лицо Датчанина. – Здравствуй, дерьмоеда кусок,-беззлобно бросил Датский. – Как поживаешь? Ладно, не отвечай. Вижу, что паршиво. – Что... тебе... – А, что нужно? – Датский был обманчиво добродушным. – Да видишь ли, Вацлав, тут уважаемые и влиятельные люди интересуются, что стало с бумагами из твоего замечательного сейфа. За дверью палаты послышались чьи-то голоса, кто-то прошел совсем рядом. У Вацлава мелькнула мысль позвать на помощь. Но Датский, поняв намерение Токмакова, двумя пальцами взял его за кадык. – Не делай глупостей, Вацлав – это чревато, – покачал головой Датский. – Лучше скажи мне, что стало с содержимым из твоего сейфа? Где оно? Где бумаги? Люди беспокоятся, знаешь ли. Ну? Чего заткнулся? Говори, Вацлав. Я здесь от Мирбаха и ему жутко интересно, куда, по твоей неосмотрительности, пропали важные документы. – Я... я н-не знаю... – прохрипел Токмаков. Страх смешивался с приступами боли в теле. Вацлав с трудом мог соображать. – Это не тот ответ, за которым я пришёл, – с этими словами Датский медленно, но жестко надавил на одну из ран Вацлава. Токмаков зажмурился от боли, сдавленно замычал. Датчанин, зажав ему рот, надавил сильнее. – Напоминаю, кретина кусок, у тебя в сейфе содержались бумаги, изобличающие подробности твои общих дел с корпорацией ‘Медеор’. Ты хоть понимаешь, что сделают с тобой и с твоей семьей, если эти бумаги попадут не в те руки? Да, Вацлав понимал, но ему было трудно сосредоточиться и вспомнить все происходящее. Все его воспоминания затмевала боль и страх за Клима. Он до сих пор точно не знал, что с его женой и сыном, и со всеми остальными родственниками. – Теб-бе... лучше... спросить тех... – Вацлаву с трудом удавалось произносить слова. – Кого спросить? – вскинул брови Вацлав. – Тех малолетних бандюг? Хочешь сказать, что это они забрали бумаги? Да? Я должен в это поверить? Вацлав... Датский изобразил отчаянный вздох. – Я знаю, что Прохор Мечников и его друзья, пришли мстить тебе. Понимаешь? Тебе, Вацлав! Откуда им знать, что лежит у тебя в сейфе?! С чего им вообще туда лезть?! Вацлав хотел ответить, но поперхнулся и закашлялся. Раны
