считай, столкнулись с необычной аномалией, но... у них нет тех чувств, которые мы обычно испытывает друг к другу. Они вместе, потому что знают, что так нужно. Нужно быть братьями, нужно быть семьей или, хотя бы, изображать её. Но они не чувствую привязанности друг к другу, не обольщайся. Возможно, им жаль, что Марк попался, но для его спасения они чего делать не будут. От его слов мне стало как-то мерзко и тоскливо на душе. Неужели, правда, даже своих родных они, такие, как Маски и другие, подверженные такой же психопатологии, личности по-настоящему не любят? – В общем, у нас есть время на небольшую передышку, – объявил Стас. – Во всяком случае, на ближайшие пять-шесть часов – точно. Странно, но только после слов Стаса, я почувствовала, как сильно я устала. Чувство утомленности навалилось плотной многослойной массой. Всё пережитое мною за последние сорок восемь часов, все воспоминания и видения, всё это, словно обернулось для меня, многочасовым спортивным кроссом на несколько десятков километров. – Ты голодна? – спросил Корнилов. – Не знаю, – честно призналась я. Я правда не знала, не чувствовала и даже не задумывалась об этом. – Давай, заедим перекусим, – предложил Корнилов, – тебе явно нужен отдых. Он ухмыльнулся и добавил. – Да и мне не помешает. Я что-то согласно пробормотала в ответ, но внезапная сонливость отнимала желание шевелить языком и даже просто думать. Я почувствовала, что мои чувства притупляются и меня неуклонно тянет ко сну. Стас что – то спросил у меня, но я уже не отвечала. Хотелось одного – спать. АНЖЕЛИКА КОРФ Среда, двадцать пятое марта. Предрассветное утро. Много часов спустя, выше описанных событий. Ей снова и снова снился он – Флейта. Вновь и вновь, они с Леонидом, убегают от толпы, чьи мысли и сознание подчинила музыка Наркиса Зорича. Анжелика открыла глаза и, в сумрачном полумраке маленькой комнатки, с бревенчатыми стенами, уставилась в пустоту. Он возникал перед ней даже в сумраке, но здесь его было меньше. Девушка подумала, что не сможет спрятаться от Флейты даже во сне. Ей стало невыносимо жутко. Анжелика сейчас многое бы отдала за то, чтобы кто-нибудь, сильный, могучий, способный защитить её, обнял бы её, нежно погладил по волосам и шепнул, что он никому не позволит причинить ей вред. Никому... Девушка вздохнула. Но, этого не будет. В этом, затерянном в лесной глуши доме, в который они, сбежав из Москвы, забились словно мыши в угол, из мужчин только старый пенсионер, пропахший чесноком и запахом квашеной капусты, два школьника и равнодушный к ней Полунин. Но спать ей уже не хотелось – какой смысл, если даже в грёзах сновидений её преследует Флейта. Корф свесила ноги с кровати, нащупала тапки, напоминавшее что-то среднее между калошами и лаптями, накинула многослойный шерстяной плед – дом у странного деда, промышляющего грибоводством, отапливался не ахти как. Девушка вышла из комнаты и осторожно пустилась по узкой лесенке вниз. Ещё не заходя в зал на первом этаже, она увидела, что там горит свет. Подойдя к порогу открытой двери, Анжелика заглянула внутрь. В зале, в кресле перед камином сидел Леонид. Полунин задумчиво смотрел в огонь, в правой руке у него тускло переливалась бликами бутылка из мутного стекла – продукт перегонки спиртосодержащей массы из забродившей свеклы и ещё каких – то ‘секретных’ градиентов. Самогон пожилого друга Леонида, наряду с грибами иного сорта, приносит ему от трети до половины всего его ежемесячного дохода. И здесь, в глухонькой деревушке, неподалеку от малолюдного Лактинска, старик зарабатывал весьма неплохие деньги, снабжая жителей окрестности и соседних провинций своим товаром. Полунин услышал шаги Анжелики и отвёл взгляд от костра. – Не спиться? – усмехнулся он. Он был в спортивных штанах и майке – одолжил у кого-то из местных мужиков. – После того, как мы, как от пожара, мчались через всю Москву, а потом из Москвы, сюда... – Корф обвела взглядом бревенчатые стены довольно унылого интерьера зала, – в этот зажопинск? Леонид усмехнулся и пожав плечами, приложился к бутылке с горячительным напитком. – А я здесь жил когда-то. Анжелика с удивлением во взгляде уставилась на мужчину, а тот продолжал мечтательно улыбаться, откинув голову на кресло и глядя в потолок. – Были ж времена... Помню, с парнями на белок охотились, хотели поймать... – Зачем? – Анжелика прошла к нему, в зал, и села в соседнее кресло, подобрав ноги – по полу на первом этаже прилично тянуло холодом. – Хотел ручную белку, – снова дернул плечами Леонид и взглянул на девушку. Несмотря на то, что бутылка опустела наполовину, взгляд у Полунина оставался на удивление ясным. Сонным, уставшим, но ясным и сфокусированным. – И чтобы ты с ней делал? – улыбнулась Анжелика. – Кормил, любил и дрессировал бы, наверное, – с неизменной мечтательностью, но шутливо проговорил Леонид. Корф фыркнула и громко засмеялась. – Тихо, ты! – со смешком шикнул на неё Полунин. – Мальчишек перебудишь. – И правда, – Анжелика с опаской взглянула наверх. На втором этаже сейчас мирно спали Гена и Лёва (он был против побега из города, но Полунин смог его уговорить). – Ты хоть немного поспала? – с неожиданной заботой в голосе, спросил Леонид. Анжелика рассеянно кивнула. – Вроде бы... А ты? Полунин замотал головой и снова отпил из бутылки. Анжелика слегка скривилась. – Тебе не кажется, что не сейчас не стоит налегать на спиртное? Леонид, в ответ, скривился и качнул головой. – Это слабоалкогольный сорт того пойла, что изготавливает Пантелееч. Хочешь попробовать? – Нет, спасибо, – неодобрительно нахмурившись, ответила Корф. – Зря, напиток не пьянит и при этом помогает не думать о завтрашнем... – Как будто, если не думать о том, что собираемся сделать завтра, нам будет легче всё провернуть, – фыркнула Анжелика. – Категорически легче не будет, – хохотнул Леонид. – Тебя это веселит? – возмутилась Анжелика. – Да, это нервное, – отмахнулся Леонид. – Мне всегда, когда стремно, я начинаю хохотать и веселить, как
Вы читаете Неоновые росчерки (СИ)
