мужчина с бледным лицом. Он медленно и осторожно вынул на свет какую-то коротенькую темную палку. Нет! Это была не палка! Когда он взял её одним пальцами и поднес к лицу, Анжелика отчетливо разглядела, что это была флейта! Черная, с серебряной инкрустацией! – Что это за хрень у тебя? – воскликнул один из полицейских. – Анжелика, что там происходит? Почему ты молчишь? – вновь заговорил Леонид. – Этот... – медленно проговорила девушка, по-прежнему глядя вниз, – этот мужчина достал флейту и... – Закрой окно! Сейчас же!!! Быстрее, Анжелика! И заткни уши! – тут же заорал Леонид. – Быстрее, мать твою! Ты не должна слышать его мелодию! Ни единой ноты! Поняла?! – П-поняла, но... – девушка послушно закрыла окно. – А что будет если я услышу музыку? Она слышала неожиданный всплеск панического, почти истеричной, страха в голосе Леонида. Это пугало её. – Заткни уши! – чуть ли не простонал, в ответ Леонид. Девушка положила телефон на подоконник и послушно зажала уши ладонями. Она не отошла от окна, продолжая глядеть вниз. Она видела, как мужчина в черном длинном пальто, поднес флейту к губам и, когда его длинные пальцы в белых перчатках проворно зашевелились, поняла, что он играет. Сперва девушка не заметила ничего странного. Пока не обратила внимание, что все четверо полицейских неподвижными немыми изваяниями застыли перед флейтистом в пальто. Флейтист в черном пальто продолжал играть, не сводя взгляда с патрульного, который стоял к нему ближе всех. А тот, вдруг, медленно развернулся и к своим сослуживцам и вытянул руку с пистолетом в их сторону. Анжелика судорожно втянула воздух и замерла, не в силах проглотить застрявший в горле кислород. Остальные трое полицейских не двигались. Никто из них не пытался ничего сказать или сделать. Они просто застыли на месте, взирая на своего командира, который целился в них. Тот сделал шаг к соратникам по службе и затем Анжелика увидела три быстрых пламенных вспышки. Три полицейских повалились в снег с простреленными головами. Анжелика не выдержала, вскрикнула и отшатнулась от окна. Но она успела увидеть, как оставшийся в живых патрульный, поднес пистолет к своему виску и спустил курок. Девушка видела, как тот упал в снег и возле его головы немедленно образовался ореол темной в ночи, растекающейся лужи крови. Парализованная, зажатая и задушенная оголтелым ужасом, Анжелика не сразу обрела способность двигаться и соображать. Она убрала руки от ушей, схватила мобильник. – Леонид! – едва не вскричала она. Сердце в её груди неистово бодало, взбешенно выбивало грудь изнутри. От переизбытка чувства страха на губах ощущалась соль и металл. А череп, казалось, пульсирует вместе с мозгом. – Леонид! – плача и содрогаясь от страха, всхлипнула девушка. Она увидела, что мужчина в черном пальто, как ни в чем не бывало, прошел мимо четырех трупов полицейских и направился к дому Полунина. К дому, где находилась Анжелика. Девушка убрала телефон от уха и потрясенно уставилась на дисплей. Полунин давно положил трубку. От него пришло только одно сообщение. Девушка открыла его. Там было два коротких предложения: ‘Беги. Не слушай музыку флейты’. Девушка несколько секунд, пребывая в шоке, глядела на дисплей телефона. А затем, едва-едва слышно, в доме прозвучали вкрадчивые медленные шаги. Человек с флейтой уже был в доме. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Воскресенье, 22 марта. Поздний вечер. Я, мучаясь переживаниями, грустно смотрела в окно. Мы со Стасом ехали мимо заснеженных столичных улиц. Безрадостно и уныло, поглядывая на пролетающие мимо дома, магазины, другие автомобили и голые деревья с горками снега на ветках. Я думала о своем поступке. Я хотела поговорить со Стасом, объяснить ему всё, донести до него... Я чувствовала, что Корнилов по-прежнему пребывает в гневе и раздражении. Оно и понятно! Я бы на его месте вряд ли бы сумела проявлять такую сдержанность и спокойствие. Даже не знаю... Возможно я возненавидела бы того, кто поступил со мной, как я со Стасом. Но я не хотела об этом думать. Мне просто хотелось оправдаться в его глазах. Меня ранило и угнетало мысль о том, что Корнилов злиться на меня! Мысленно, я не переставала костерить Бронислава. Честно, я уже была не рада, что обратилась к нему! Нужно было обходиться без его помощи! Теперь иди знай, что он там выдумал! Как я не уговаривала его, Коршунов на отрез отказывался говорить Стасу, где его жена и дочь. А Стас, понятное дело, злился на меня. Неотступное чувство вины горьким и ядовитым дымом чадило внутри меня и больно опаляло душу. Несколько я собиралась заговорить, но каждый раз, опасливо украдкой взглянув на мрачное лицо Стаса, я поспешно отворачивалась и снова смотрела в окно. Меня одолевало гадкое и гадостное чувство тягостной грусти. Я не выдержала. Я не могла больше сопротивляться давящему на меня оголтелому и беспощадному чувству вины. Стыд и горечь от совершенного поступка добили меня. Я пыталась не плакать. Пыталась сделать так, чтобы Корнилов этого не увидел. Но Стас, конечно же, заметил и тут же остановил автомобиль. Я протяжно слёзно вздохнула, отчаянно продолжая смотреть в окно. Мне совсем не хотелось, чтобы Стас подумал будто я пытаюсь таким нелепым образом давить на жалость к себе! – Ника, – голос Стас прозвучал мягко тихо, с толикой грусти, – Посмотри на меня. Я молча и упрямо замотала головой, продолжая тихо всхлипывать и рыдать. Стас коснулся моей руки и легонько сжал её. – Посмотри на меня, – уже настойчивее произнес Корнилов. Я снова шумно всхлипнула. Слёзы обильно стекали по щекам, я торопливо вытерла их и, пристыженно опустив взгляд, повернулась к Стасу. Я смотрела не на него, а на его колени в джинсах. В лицо Корнилову я смотреть не могла. Тут Стас медленным и ласковым движением, легонько взял меня двумя пальцами за подбородок и чуть приподнял вверх. Я посмотрела на него, через туманную пелену слез в глазах. – Ох, Ника... – вздохнул Корнилов и чуть шершавым мизинцем свободной руки смахнул слезы с моих щек. – Ну чего ты ревёшь? – Стас, я не знала, что мне делать... вы все не отвечали на звонки и...
Вы читаете Неоновые росчерки (СИ)
