Когда они разошлись по палаткам, Ардван остался один. Он снял с себя надоевшую котту и в нижней рубахе вышел из шатра. Потоки ливня захлестнули его, смывая пот и дорожную пыль, а вместе с ними и усталость долгого пути. Молнии кромсали небо, и грохот над головой сотрясал землю, а ветер в припадках бешенства пытался сорвать с места хлипкие укрытия воинов.
Буря закончилась так же внезапно, как и началась. Армада туч двинулась дальше на север, оставляя за собой запоздалые клочья, сквозь которые снова пробивались солнечные лучи, согревая вымокший мир. Дороги превратились в реки, влага и духота наполнили воздух. Слуги и кнехты ходили туда-сюда, увязая сапогами в напитавшейся влагой земле.
Ардван наблюдал за сборами, когда среди людей пробежала волна беспокойства.
– Смотрите, – крикнул кто-то, указывая вдаль. Граф обернулся: на возвышенности, неподалёку от лагеря появился всадник, одетый в броню. Он восседал на лошади, длинная попона которой свисала лохмотьями, как и сюрко катафракта. Человек и животное стояли абсолютно неподвижно.
– Мертвец! – раздались голоса, полные суеверного страха.
Лагерь свернули, и войско двинулось дальше, меся скользкую жижу, ещё недавно являвшуюся дорогой. Сегодня предстояло пройти ещё миль двадцать, что казалось проблематичным, учитывая недавний ливень. Грязь чавкала под копытами лошадей, а колёса телег вязли в размокшем грунте. Мёртвый катафракт не сходил с места, наблюдая за сборами, а затем двинулся за армией по полю, держась на почтительном расстоянии.
– Слышал, они любят увязываться за войском, – сказал барон Геребальд, глядя в сторону мертвеца, – будто их тянет в походы, как при жизни.
Тунберт невесело ухмыльнулся:
– А я слышал, они следуют за войском, обречённым на гибель.
– Страшилки для детей! – возразил Геребальд. – Людям нашего статуса не подобает верить в подобную чушь.
– Как знать… – хмыкнул толстяк.
– Тем не менее, бойцы паникуют и теряют боевой дух, – нахмурился Ардван, – надо отогнать покойника.
– Боюсь, это не возможно, – скептически заметил Тунберт, – кто поднимет на него руку, обречён на страшную смерть: мертвец отомстит. Так гласят легенды.
Ардван ничего не ответил, он развернул лошадь и поскакал через поле к мирно бредущему по грязи неживому всаднику.
Катафракт был похож на того, который недавно приезжал в замок. Графу хотелось узнать, какому семейству принадлежал катафракт – это помогло бы навести о нём хоть какие-то справки и узнать, почему тот умер. Но на изодранном, выцветшем сюрко было невозможно различить герб.
Почуяв мертвеца, лошадь стала нервничать и испуганно ржать, а ближе тридцати шагов и вовсе отказалась подходить, как бы Ардван её не понукал и не пришпоривал. Испуганное животное топталось на некотором расстоянии от катафракта, а граф пристально вглядывался в прорези большого ржавого шлема, скрывавшего лицо покойника. Пожилой лорд давно отучил себя испытывать страх, но находящееся сейчас перед ним существо вызывало иррациональный ужас, который никак не удавалось загнать внутрь – от него шевелились волосы на голове и холодели внутренности.
– Что тебе нужно? – крикнул граф.
Катафракт молчал.
– Зачем ты идёшь за нами?
Ответа не последовало.
– Хватит молчать! Зачем ты меня преследуешь? Что ты такое?!
Но мертвец не проронил ни слова, только прорези шлема безучастно смотрели на пожилого лорда, пытающегося разгадать тайну, скрытую в этом непостижимом создании.
– Убирайся прочь! – ярость захлестнула графа. – Иди своей дорогой вражье отродье, оставь меня в покое! Оставь, слышишь? У тебя свой путь у меня – свой. Зачем ты мешаешь? Зачем ты приносишь беды? Ты просто кусок гнилой плоти, вот и упокойся наконец. Этот мир – мир живых, здесь тебе не место. Убирайся!
Но мертвецу было всё равно, ничто не могло поколебать невозмутимое безличие пустой оболочки, в которой зиждилась квинтэссенция страха и бессмысленности, сосредоточие чудовищной правды.
Так они стояли и смотрели друг на друга – живой человек и покойник. День клонился к вечеру.
