— Ну, так чего ты им сам-то все не рассказал? Стращал он! — вмешался в разговор разгневанный Добрыня.
— Так не положено! — по-простецки заявил дед, осуждающе нахмурившись. — Где ж это видано, чтобы лесовик перед людом за просто так являлся?
— Ох, и дурень, — критически заметил меша, бросив выразительный взгляд на дружинника. — Он перед тобой-то появился только из-за того, что ты вместе с ней пожаловал, — меша кивнул на ворожею.
— Хватит, — оборвала начавшуюся перепалку Ялика, устало закатив глаза.
Добрыня и меша тут же насупились, принявшись перекидываться гневными взглядами.
— Дедушка, — обратилась ворожея к незлобиво посмеивающемуся лесовику. — А откуда ты-то это знаешь?
— Овинник рассказал, — пояснил тот печально. — Еще до того, как туман пришел. Теперича-то он, должно быть, в лапы чудищу попался. А я говорил ему — уходи, пока не поздно, а он заладил, мол, на кого хозяйство брошу… Дурень неразумный.
Ялика нахмурилась, пытаясь уложить в голове рассказанное лесовиком. По всему выходило так, что появление неведомого чудища, погубившего и деревню, и сунувшихся туда дружинников, было как-то связано с таинственным незнакомцем и печальной судьбой мастера-кукольника, потерявшего возлюбленную. Неужто и вправду все случившееся — результат черного проклятия, как и говорил лесовик? Вот только откуда взялись те создания, что так походили на вестников демона, когда-то давно пленившего Мортуса? Неужели это порождение хаоса и смерти все-таки нашло лазейку в незримом барьере, прежде надежно защищавшем реальность от вторжения извне? Может, не так уж и не прав был полусумасшедший провидец, говоря о скором конце этого мира? Неужто, Боги действительно бросили своих детей на поругание неведомому чудовищу?
— Я иду туда, — наконец-то решилась ворожея, откидывая прочь пелену тяжелых раздумий.
Остолбеневшие меша и Добрыня даже не успели ничего возразить, как белесая стена колышущегося тумана поглотила сделавшую отчаянный шаг Ялику.
— Пусть идет, — как ни в чем не бывало, заявил лесовик, останавливая ринувшихся следом товарищей ведуньи. Старик небрежно махнул рукой, и взметнувшаяся вверх трава мгновенно оплела ноги бесенка и дружинника, повалив на землю.
— Пусть идет, — добродушно повторил лесовик. — Она вернется, а вот вы — нет. Она ворожея, а, значит, побольше вашего знает и может. Да и защищает ее кое-что, вам неведомое. Может, и найдет она там что-то, что поможет чудовище побороть. А вот вы только сгинете зазря.
Едва туман с голодным чавканьем сомкнулся у Ялики за спиной, как отчаянная решимость, еще секунду назад толкнувшая ее на безрассудный шаг, испарилась, не оставив и следа. Налетевшая волна страха и какого-то запредельного отчаяния заставила сердце ворожеи сначала испуганно замереть, а потом сорваться в безумном галопирующем ритме, перебивающем дыхание и будто бы разрывающем грудную клетку. Ноги отказались идти вперед, наливаясь неподъемной тяжестью и прирастая к земле. Больше всего хотелось развернуться и бежать. Бежать, сломя голову, не разбирая дороги и не оглядываясь. Все равно куда, лишь бы подальше от вьющихся подобно выводку ядовитых змей языков тумана, сковывающего тело и оплетающего разум невидимыми, но вполне осязаемыми путами липкого страха.
Больше всего окружающая действительность походила на изнанку мира. Здесь тоже безраздельно властвовала смерть. Но не дремотное спокойствие упокоения, которым рано или поздно заканчивается земной путь всего живого, а чуждое самой жизни кошмарное ощущение бессмысленной, жестокой погибели, за которой последует лишь безграничная тьма всеобъемлющей, вечной пустоты, лишенной какого бы то ни было сострадания или жалости. Безвозвратная смерть не только тела, но и души. Смерть без надежды на избавление от медленно пожирающего человеческую сущность мрака.
С великим трудом преодолев сковавшее взбунтовавшееся тело оцепенение, Ялике удалось сделать крохотный шаг вперед. Сразу стало легче. Отступил завладевший плотью озноб, а к обезумевшему от страха сознанию вернулась способность ясно мыслить.
Словно испугавшись вновь разгоревшейся решимости ворожеи, туман вдруг поредел, отпрянул куда-то в сторону, застыв молчаливой стеной на самом краю видимости.
То ли разыгравшееся воображение сыграло с ней злую шутку, то ли среди клубов невесомой дымки и вправду скрывалось нечто, но Ялика вдруг разглядела в бурлящей пелене какое-то дерганое, ломаное движение. Впрочем, тут же прекратившееся, стоило только сосредоточить на нем взгляд. Послышалось невнятное металлическое дребезжание и стремительно удаляющийся дробный перестук, будто бы что-то многоногое пробежало где-то рядом, старательно не показываясь на глаза. Прогнав прочь остатки страха, Ялика быстро зашагала по тропинке, вспыхивающей мертвенным светом у нее под ногами с каждым сделанным шагом.
Деревенька встретила ворожею молчаливыми остовами сгнивших домов, неприветливо разглядывающих незваную гостью пустыми глазницами окон. Казалось, сама тьма, поселившаяся в глубине оконных проемов, провожала взглядом безрассудную чужачку, осмелившуюся нарушить границы ее мрачных, скованных мертвым оцепенением владений.
К немалому удивлению ворожеи, один из домов оказался совсем не тронутым царящим вокруг гнилостным разрушением. Окна избы лучились теплым мягким светом, ласково приглашая войти внутрь.
Ничуть не сомневаясь в том, что перед ней дом того самого мастера, Ялика толкнула тихо скрипнувшую дверь и обомлела. Прямо посреди тускло освещенной горницы на грубо сколоченном столе неподвижно лежала девушка в красном свадебном одеянии. Без сомнений, она была мертва. Ялика настороженно подошла ближе, не сводя пристального взгляда с мертвенно-бледного, лишенного малейших признаков жизни лица покойницы. У изголовья мертвой девушки, медленно покачиваясь в такт едва заметным движениям воздуха, горела полуоплывшая свеча, света которой едва хватало на то, чтобы рассеять густой затхлый мрак, наполнявший горницу. Вокруг стола в беспорядке, будто бы от неожиданно ворвавшегося урагана, валялись исписанные листы пожелтевшей бумаги.
Наклонившись, ворожея взяла один из них.
«За что? — прочитала она, с трудом разбирая в слабом свете написанные мелким торопливым почерком слова. — Почему она? Неужели существо из моих ночных кошмаров оказалось настолько мстительным, получив отказ, что решилось отобрать у меня то единственное, в чем и заключался смысл жизни, вознамерившись сломать мою волю? Или это был тот слепец, что приходил просить за своего отвратительного хозяина, скрывающегося на дне мировой бездны? Уже неважно. Она мертва. А скоро умру и я. И тогда голодный демон, поселившийся во мне, наконец-то вырвется на свободу, на веки вечные завладев моей душой и получив столь желанную ему плоть, мою плоть. Может, он и первородный, как говорил незрячий — но точно не бог, способный подарить спасение, а ненасытное, изнывающее от вечного неутолимого голода зло…»
Озаренная внезапной догадкой, Ялика отбросила прочитанный лист и суетливо подняла другой, в надежде найти подтверждение своим
