Необходимость одновременно делать множество дел, спешка, усталость и ужас самой обстановки совершенно лишили меня возможности принимать осмысленные решения, лишили меня самообладания... И хватался я за самые простые решение - бежал туда, где успевали заметить мои глаза первый же подходящий проход... И продирались мы неизвестно куда и зачем, натыкаясь на покосившиеся горящие дома, осыпающие нас искрами ожигающие жаром и удушающие угарным газом... Метались мы в жарком чаду тупиков, с трудом, обжигая руки, перебирались через раскалённые руины...
А потом распотрошили небо своим скрежетом и воем реактивные бомбардировщики, замелькавшие стремительными тенями среди клочьев дыма в небе... А если уже до этого был неописуемый кошмар, то как передать дальнейшее? Зыбкость трясущегося в полной тишине мира, я почти сразу оглох, как только началась бомбёжка. Плавно поднимались вверх целые кварталы, медленно рассыпающиеся, в окутывающих их сразу клубах пыли и дыма... Горящие и плавящиеся камни...
Я не помню, когда и где я потерял Лайф, помню, что ещё была она со мною, когда бросило меня взрывной волной близкого разрыва на груду битого кирпича, и полз к нам, обдирая ногти, Оборотень, пытаясь угодливо улыбаться, и волочились за ним в белой строительной пыли внутренности...
Было ли это бредом, или видел я всё это в реальности..? Огромные неуклюжие танки, медленно подминали под себя груды оплавленного камня, проламывая в тупом упрямстве стены, и я, уже давно потерявший автомат и волю, и даже мысль о сопротивлении... И был только способен ползком выворачиваться из-под чудовищных танковых траков заполированных до блеска.
Странные видения остались у меня в памяти о том времени - видел я, как с воспринимаемым всем телом грохотом, образуется в земле, закручиваясь медленно, как в густом киселе, воронка в земле, и, разрастаясь во всё ускоряющемся вращении, начинает засасывать, вовлекая в своё вращение, окружающие руины, формируя в пузырящемся мутными огромными полусферами, центре своём нечто, невероятно огромное, нелепо-бессмысленное, что слепо тыкалось своей тупой мордой, величиной с добрую пятиэтажку, на тонкой и длинной шее, вяло вырываясь из густой липкой массы на дне...
Не способен я описать всего ужаса от увиденного... И смогу ли я когда-нибудь поверить, что видел я это всё?
А потом тьма поглотила меня...
---------------------""---------------------------
Тишина... Блаженная тишина и мрак... Ни мысли, ни ощущений... Не знаю, лежу ли, сижу ли...? Жив ли..?
Но вот что-то нарушило благостную тишину, изменило её, прорвало... И весь напрягся я, вслушиваясь в нечто непривычно мирное, естественное... Птицы! Это поют птицы... Спокойствие охватывает меня, я вновь чувствую себя, своё тело... Я лежу на чём-то мягком, приятно холодящем даже сквозь одежду разгорячённое израненное тело, а вокруг поют птицы и стоит неясный пока, но успокаивающий гул...
С трудом открываю я глаза - бездонное небо надо мною, с мутными колышущимися плавно кляксами на нём. Всматриваюсь до рези в глазах, медленно, очень медленно превращаются кляксы в ветви берёзы. Я в лесу... В обыкновенном весеннем лесу. Но почему в весеннем? - скользит не задевая сознания мысль, с трудом, не сдерживая стона, приподнимаюсь я на локтях.
- Лежи, лежи пока...- Амвросиевна, глядя на меня, полными печали глазами, помогает мне лучше опереться спиной о ствол берёзы.
- Выпей.- подносит она к моим губам чашку с чем-то необычайно ароматным, и я, закрыв глаза, делаю несколько болезненных глотков. Горячая волна растекается по телу, успокаивая боль.
- Амвросиевна, что, совсем плохо? - с трудом ворочая одеревеневшим языком, поворачиваюсь я к ней. Отводит она печальный свой взгляд:
- Не по силам тебе оказалось... Убил ты всё...
- Себя, да? Всех их? - с ужасом вспоминая прошедшее, шёпотом спрашиваю я.
- К тому идёт...- задумчиво глядя мне в глаза, тихо ответила. С трудом поднялась она, опираясь о свою клюку:
- Вот и всё. - глянула сурово: - Семя посеяно, взрастёт ли? А они не погибли, они все в тебе. Ты это они. Прощай, Женя, прости, что всё так получилось. Думала, будет для тебя лучше...
И не успел я протянуть руку в попытке удержать её, как толкнула она решительно клюкой в землю и исчезла, растворившись в воздухе.
Тяжело опираясь о ствол березы, поднялся я и встал, обхватив берёзу, не в силах ступить. Значить все они -- это я? А весенний лес шелестел вокруг свежайшей ещё светло-зелёной листвой.
Когда же пришла весна.- думал я, глядя вокруг: - Сколько же времени прошло? Не ужели всё закончилось? И я вернулся домой?
Я даже закрыл глаза от ощущения умиротворения, чувства возврата домой из долгого и страшного путешествия, возврата в привычный и близкий с детства мир.
И вся противоестественность прошедшего с необычайной чёткостью предстало передо мною, покачнулся я, как от удара, и, скрипнув зубами, невольно замычал, упершись головой в шершавую кору дерева. Как смогу я жить дальше, с этим грузом?
Подняв глаза, увидал я Анатолия Ивановича, шёл он среди деревьев, покачиваясь, прихрамывая, опираясь тяжело на сучковатую палку, оборванный, заросший лохматой щетиной, с покрытыми бурыми пятнами ожогов скулами, истощённый до неузнаваемости. С тоской следил я за его приближением. Это был он и не он, злой отчаянно-обречённый взгляд из-подлобья, всё это было совершенно не свойственно прежнему Анатолию Ивановичу, и всё же я совершенно не сомневался в том, кого я вижу.
Морщась болезненно, он медленно сполз на мох и уселся у соседнего дерева, опершись спиной о его ствол, подставил лицо солнечным лучам.
- Ты заметил - там нет солнца. - устало сказал он, чуть погодя. Я только пожал плечами.
Глава 19
Странным было это наше возвращение, через полгода после исчезновения. Смотрели на нас, как на оживших покойников. Говоря откровенно, я сам себя чувствовал вернувшимся в самом буквальном смысле с того света. И то, что были мы истощены до крайней степени, изранены, не было главным... Сломалось что-то внутри, в душе, как говорили в старину, и невероятно тоскливо было смотреть на толкотню вокруг нас, бесчисленные и совершенно бессмысленные вопросы - Во что одеты черти? Какой системы у них оружие..? Да имело ли это какое-то значение?
Апатия и безразличие овладели мною, и мог я целыми днями лежать бессмысленно уставившись в потолок и ни на что не реагировать, и только волна холодного бешенства мутной пеной вскипала во мне, от бессодержательных этих допросов, от их глупой ненужности, абсурдности...
К счастью врачи запретили вскоре беспокоить нас, определив покой и сон, как главное условие нашего выздоровления. И потянулась смутная череда неразличимых дней и ночей, проведенных в
