Я только пожал плечами, и хотя я ни чего об этом не слышал, но меня заинтересовал ход его мысли, неожиданные её переходы.
- Учёные были удивлены такими свойствами растительной клетки. - привстал он, всё больше увлекаясь: - А теперь представьте мощь многоклеточного организма, несущего в себе совокупность множества клеток на самых разных уровнях специализации, живущих в сложнейшем симбиозе друг с другом. От самых простейших клеток соединительной ткани и до сверхспециализированных - нейронов! Да их способности на много порядков выше! - грохнул шутливо он кулаком по доскам и вновь улёгся на них:
- В одной из лабораторий провели эксперимент - с помощью чувствительных датчиков определяя, какая же сила воздействует на лозу? И что же? Точные методы неопровержимо показали - это мышечные усилия самого лозоискатели... Да, да - сам человек, руками своим дёргает её в месте залегания водоносного пласта. А лозинка оказывается всего лишь стрелкой чувствительного прибора, сердцем которого является сам человек, чьё подсознание ищет путь общения с сознанием с помощью лозы. Оказывается самым главным является отыскание общего языка между сознанием и подсознанием. Что бы вся информация, циркулирующая в организме, начиная от клеточного уровня, стала доступна сознанию.
Он легонько хлопнул кулаком по собственной ладони: - Поток информации начинается с клетки, но до какого уровня доходит? Какие уровни осмысливания и понимания существуют, и как достичь их?
Я раскинул руки: - Сосредоточенность, самопознаниние, рефлексия...
Он хмыкнул довольный: - Конечно, испокон веков все религии уделяли этому самое важное место, называя по-разному. Собственно в основе всякой цивилизации это стремление - духовная жизнь...
Но ведь не ради разговоров пришли мы под эту старую шелковицу, такую старую, что уже давно перестала она плодоносить, и заслужила звание шовкуна. И вот с хрустом входят в податливый дёрн остро заточенные лопаты, выворачивая густо переплетенный корнями пласт чернозёма. Мы уже на два штыка углубились в почву, работать пока совсем нетрудно, лезвия легко входят в появившейся на смену чернозёму золотистый суглинок. Жёлтое пятно, которого, сначала небольшое, теперь всё больше и больше разрастаясь среди окружающей нас зелени трав и голубизны неба, привлекает и увлекает наше внимание. Всё глубже и глубже входим мы в землю, приобщаясь к всё более неизменному.
Сверху вся в нескончаемом движении жизни, в шорохе трав, с глубиной приобщается она к вечности - десятки, сотни, тысячи лет истории дремлют уже на глубине метра от поверхности. И наши лопаты, машиной времени прорезая века, увлекают нас в прошлое...
-------------------------""---------------------------
Медленен взлёт орла, величественны и неторопливы взмахи его огромных крыльев, и долго скользит он над самой поверхностью светлых степных трав, ритмично пригибая их широкими махами крыльев. Но всё выше и выше уносит орла каждый их мощный взмах, пока не превратится он в едва заметную среди слепящей голубизны неба чёрточку, и тогда застынут крылья на полном вымахе, и закружит он в невообразимой выси свою вековечную карусель над бескрайними просторами седой ковыльной степи.
Сама вечность в неторопливом ритме её жизни, в сгорбленной дряхлости её пологих курганов, в плавной мерности широкой волны, гонимой порывами ветра по высоким её травам, в шири её неохватной, в пустых глазницах каменных идолов...
И стремительный ритм лошадиного галопа, острый запах конского пота, разбойный посвист быстрой стрелы...
И уже гудит разбуженная степь, наполненная от горизонта до горизонта, лоснится смуглыми лицами из-под рыжих лисьих шапок. Выскакивают из укромных буераков, вспугнутые гулом, идущим от земли, косяки талпаров, и мчат широкой дугой в бессмысленной попытке уйти от опасности... Стелятся за ними почти по самому ковылю в стремительном намёте чёрные всадники, верен их глаз и крепки жилистые руки... И бьются в полосатых волосяных арканах дикие жеребцы, наливаются кровью фиолетовые их глаза...
А далеко впереди их разведки тяжёлым гулом исходит земля. И отрывается пахарь от сохи, оттирая локтем пот со лба, озабоченно прислушиваясь к нему. Вглядывается настороженно в полыхающий всю ночь отблесками множества костров небосвод на востоке. И не нужны ему газеты и телевидение, что бы понять, чего ожидать ему от этого гула, и что знаменуют эти зарницы. Много поколений его предков кровью своей изучали смысл этого гула. С молоком матери он впитал в себя это знание.
Тревожное оживление на княжьем подворье. Пронзительно скрипят навесы тяжелых дубовых ворот, впуская и выпуская озабоченных, запылённых пылью далёких дорог, гонцов. Торопливо перестукивают звонкие кузнечные молоты у приземистых кондового лесу срубов на заднем дворе. Грохочет об огромную в два обхвата замшелую дубовую плаху подъёмный мост, нагоняя мелкую рябь на поверхность тёмной воды, заполняющей заросший белой лилией да жёлтой кувшинкой ров.
Тревога на лицах усиленной варты, у подновленной свежими ошкуренными брёвнами громады сторожевой башни. Кого шлёт степь на сей раз? Кто это идёт Диким Полем, наполняя землю гулом миллионов копыт, закрывая солнце поднятой пылью?
Всматривается пытливо князь в пылающее кровавым заревом далёких пожаров ночное небо. Тяжек взгляд его из-под густых бровей, а ещё тяжелее думы...
В каждом, обращённом на него взгляде, надежда... Глаза дружинника и пахаря, кузнеца и рыболова, женщин и детей наполнены верой в него, в мудрость его решений, готовы они, "не щадя живота своего", выполнить волю его... В них уверен он, ни когда не подводили они его, выполняя невозможное ценой своих жизней. А в себе..? Может ли верить он сам себе?
Думы... Тяжкие думы гнетут его. Легко и почётно принять смерть за Веру и Отечество в широком поле, в открытом бою. Врубиться храбро во главе верной дружины в пёструю орду, подминающую всё в неумолимом движении своём. Сверкнуть узким лучом меча во мраке... И крестить мечём харалужным поганых, пока не свиснет предательски стрела, не сверкнёт из-под тишка узкий злобный клинок кочевника... Легко умереть... И почётно... Без думы о будущем...
Которую ночь не спится князю...
------------------""-------------------------
Мчится неудержимо орда, широкой лавиной, подминая седой ковыль, оставляя степь в чёрных оспинах бесчисленных кострищ. Непреклонна воля её Повелителя, бесстрастен и безжалостен взгляд его. Выехав на вершину кургана, застыл он, всматриваясь в пылающий сиренево-багровым закатом горизонт. Темники его, сверкая багровыми отблесками на богато украшенном оружии, сгрудились позади, в почтительном молчании, ожидая приказа.
Но не отдаст он ни какого приказа, пускай всё происходит так, как происходило вчера, позавчера, пускай делают они своё дело, как привыкли они его делать за много лет, как научил он их делать... Всё идёт своим чередом и нет необходимости что-то изменять... И сил нет...
Едва тронул
