Дориан. Дориан Кёрген — портальщик, насмешник и балагур, хотя честное слово, шуточки у него в основном были ну очень дурацкими.
— Стой! Стой. Подожди…
Обычно первым предлагающий сходить куда-нибудь посидеть, расслабиться и выпить, сейчас Дориан отрезвил: несколько раз моргнув, Иветта разглядела сначала его — щуплого, темноволосого и темноглазого; знакомого и близкого человека, хорошего друга, без которого последние два года были бы гораздо скучнее и грустнее. Затем она наконец разглядела и распознала комнату, в которой находилась — одну из палат верхних этажей больницы в Башне Целительства: уютную, просторную и маломестную. В таких лежали люди, восстанавливающие здоровье после болезней, которые изначально не были особо тяжёлыми и уже остались позади — а ещё те, кто умудрился схлопотать магическое истощение, несколько раз за короткое время израсходовав полный или почти полный запас силы резко и целиком.
— Всё хорошо. — Осознание реальности успокоило и каким-то образом приглушило шёпот Университета. — Не надо целителя.
Говорить было тяжело: во рту было сухо, как в Пепельной Пустыне, а язык казался куском окаменелости из времён, предшествующих Исходу Создателей; к счастью, на прикроватной тумбочке обнаружился стакан с водой — Иветта, сознательно не торопясь, опустошила его, моргнула ещё пару раз и повернулась к Дориану.
Тот смотрел на неё с ощутимым сомнением, а она на него — наверное, с нарастающим ужасом.
Неделимый, да он же, на самом деле, на самого себя был не похож! Встрёпанный, в неказистой рубашке и штанах, — это модник-то Дориан! — а ещё с заметными кругами под глазами, бледный и, кажется, даже осунувшийся.
— Дориан… Ты в порядке? Что случилось?
Он невесело усмехнулся, провёл ладонью по лицу и тихо сказал:
— Шутишь, что ли? Ты — в порядке? И да, что случилось должен спрашивать тоже я. Ты пять дней провалялась в бессознанке, и никто ничего не знает, ничего толком объяснить не может, и… — он неопределённо взмахнул рукой и закончил медленно и сквозь зубы: — Приближённые. Воля Архонтов.
Пять дней? Целых полдекады?!
Приближённые. Воля Архонтов. Хранитель Краусс.
Опёршись на локоть, Иветта приткнула подушку к спинке кровати и села — тело слушалось заторможенно; так, словно оно и разум говорили на двух похожих, но всё же разных языках, и потому на распознавание приказов второго требовалось время.
— Рассказывай, — потребовала она, едва узнавая свой голос. — Рассказывай всё.
(«Умоляю, скажи, что все живы…»).
Ссутулившись, Дориан подошёл к креслу возле её кровати (в котором, судя по всему, сидел раньше — как долго?..) и выразил созидающее намерение — между ним и кроватью материализовался бледно-жёлтый осветительный шарик, непримечательный и непритязательный.
(Обычно Дориан создавал яркие, сложные и забавные — а то и непристойные, если позволяли компания и контекст — фигуры безумных цветов, в свете которых сидящие за столом начинали казаться существами с иных планет. Разумеется, далеко не всегда: он отнюдь не являлся глупцом и отлично понимал, когда были уместны приколы, а когда — практичность.
И либо за последние пять дней произошло что-то по-настоящему страшное и горькое, либо Дориан просто слишком устал для того, чтобы не быть исключительно практичным.).
(«Второе. Неделимый, пожалуйста, пусть правдой будет второе».).
— Про ночь тройного «П» я мало что знаю, меня-то там не было…
— Подожди. Ночь тройного «П»?
— А. Да. Мы между собой её так называем. Ночь тройного «П»: Пришествия Приближённых Печали. И ещё тройного… ну ты понимаешь. В этом шутка.
«Серьёзно? Кто вообще это придумал? Готова поспорить, что ты».
И ладно, хорошо, это действительно было… извращённо забавно.
— Так вот. Говорят, что во время передачи Университета ты внезапно заорала так, что все чуть не оглохли, а Купол не треснул только милостью Шестнадцати, и грохнулась на землю. К тебе тут же переместились аж несколько Приближённых, посмотрели на тебя, пожестикулировали, а потом, о чём-то поговорив с магистром Крауссом, перенесли сюда.
Он посмотрел на неё выжидающе и с намёком — вздохнув, Иветта покачала головой.
— Позже, хорошо? Я всё объясню позже. Расскажи, что было потом.
— Ловлю на слове. Потом…
Дориан замялся и помрачнел. Начал выбивать пальцами на подлокотнике кресла резкий и рваный ритм, но быстро себя одёрнул.
— Иветта… — наконец сказал он, неуверенно, хрипло и медленно. — Они забрали в Оплот магистра Вильре, Дверчи, ду Сарите и Кастальони. И ещё магистра Горену — вчера.
Вильре — улыбчивый и добродушный старик, мастер иллюзий, преподавал основы ветви созидающего намерения; Дверчи — если верить ребятам с целительского, «мужик отличный, но дюже строгий, просто к вам относится снисходительно: что с вас, общников, взять», преподавал основы анатомии; ду Сарите — женщина преклонного возраста с непреклонным характером и отличным чувством юмора, выдающийся алхимик, преподавала, собственно, основы её же; Кастальони — магистр истории, мастер агрегатных преобразований и ещё поэт, преподавал историю. Горена, знаменитый магистр ботаники, ничего ни у кого не преподавала: она была одной из тех, кто в Университете занимался только научной работой.
Все эти магистры входили в ближний круг Хранителя Краусса.
Иветта поняла, что до побелевших костяшек сжала край покрывала, лишь когда её пальцы свело.
— Зачем? За что?
Они напали на Приближённых? Попытались отбить Университет? Нет, нет, нелепость — магистры действовали бы стократ умнее…
Дориан сгорбился, сцепил напряжённые руки в замок, вжался в спинку кресла и ответил:
— Они… были признаны соучастниками неисполнения Воли Архонтов. Не смотри на меня так, не моя же формулировка. Поверь. Не моя. — Он опустил голову и продолжил. — Они… будут отрабатывать вот эту свою «провинность» в Оплоте. То ли пять лет, то ли десять. А может, кто-то пять, а кто-то — десять. Я… не в курсе деталей.
Отрабатывать провинность? Провинность? Да что это вообще значит: в каком смысле — отрабатывать?! В каком качестве, каким образом — что с ними сделают…
Иветта тряхнула головой (о чём тут же пожалела), глубоко вдохнула и выдохнула — медленно, плавно и равномерно.
Не паниковать, не истерить, не терять голову — это не поможет никому и ничем.
(Один раз уже потеряла — ну и что в итоге?).
— Знаю, — продолжил Дориан, — утешение так себе на общем-то фоне, но Хранитель Хэйс соизволил объявить, что студенты признаны непричастными, невиновными и прочие «не». К нам, мол, никто никаких претензий не имеет, и мы все скопом тут не при делах.
«Радость-то какая. Впрочем, и вправду ведь радость — и уж какая есть».
— Хранитель Хэйс?
— Ага. Этельберт Хэйс. Наш нынешний Хранитель.
И Иветте для уточнения даже не пришлось напрягать память: это лицо к забвению было иммунно.
— Высокий, носатый, бледный как смерть и с глазами
