И ужасающе гнусно, отвратительно эгоистично, наверное, было чувствовать облегчение, но что поделать: Иветта Герарди являлась — всего лишь человеком.
Обыкновенной безголовой девушкой двадцати семи лет.
— А чьи Приближённые контролируют Оренвайю?
— Ярости. А, позвольте полюбопытствовать, почему вы спрашиваете?
— Просто так.
Ярость — один из самых густонаселённых Оплотов, занимающийся изобразительным искусством, потому что… По той же причине, по которой Оплот Любви отвечал за музыку, а Страха — за литературу: потому что, вот почему.
Что ж. Оренвайю было, кому спасать, если Архонты вдруг не смогут что-либо превентировать, и это радовало — это несколько… утешало.
— И когда закончится ваше… интернирование?
— Ориентировочно — к концу нынешнего учебного года.
То есть в Иере. Через семь с половиной месяцев.
Не так уж и долго — спасибо и на том.
Иветта продолжила смотреть в чашку молча — у неё больше не имелось вопросов, которые можно было задать вслух, однако оставлять её в покое никто не собирался:
— Мы не враги вам, эри Герарди. Я сожалею, что всё так получилось. И также сожалею, что мы напугали вас больше, чем это было необходимо. Я признаю, что справился с ситуацией с абортирующими не лучшим образом — и приношу свои искренние извинения.
Интересно, существовала ли какая-нибудь премия за «Самые выдающиеся формулировки»? Если да, то вручить её следовало Этельберту Хэйсу — Приближённому Печали, Хранителю Каденвера; Отмороженному Насквозь Слуге, Который Был Вынужден Пугать Больше, Чем Необходимо, Потому Что Его Повелитель Не Мог Себе Позволить Создать Прецедент.
Какие там существуют вежливые и обтекаемые ответы?..
— Ничего страшного, ваше преподобие. Я всё понимаю.
Отлично. Для Отбитого — сойдёт.
Она всё же подняла голову, чтобы посмотреть на него — и неожиданно задумалась, а что же подразумевалось под «вам»: «вам лично» или «вам всем» — на языке Создателей ведь не различишь, давно уже ушли в прошлое такие мелкие, но крайне значимые нюансы. И оставалось только надеяться, что второе — что Каденверу в целом нужно всего лишь пережить семь с половиной месяцев, а потом у каждого будет шанс «продолжить жить, не говоря о прошлом»… пусть и по очень разным причинам.
Да, возможно они и не были врагами. Однако друзьями — не являлись точно.
И как же забавно: Хэйс улыбался — спокойно, задумчиво и поразительно не-отталкивающе, и сидели они — на созданной просто так «Лестнице в небо», и разговаривали — на общем для всех людей языке, и в руках у них лежали — одинаковые яркие кружки; и разделяла их всего одна ступень, но ощущалась она пропастью без начала и конца, облепленным марью болотом, затянутой густой пылью бездной…
…всё расширяющимся и расширяющимся куском Всепоглощающего Ничто.
И Хэйс неожиданно поставил на неё кружку. И, оглядевшись, спросил:
— Здесь очень красиво, не правда ли?
И Иветта честно ответила:
— Да, ваше преподобие. Правда.
Здесь ведь действительно было очень красиво — при всей серости и белизне.
Под близко-далёким небом, среди самых надёжных и неприступных скал — здесь, в неестественно удобном месте, откуда невозможно упасть; на ступенях прохладных, гладких и ровных: выверенных до миллиметра, складывающихся в простую и гармоничную последовательность, наверняка презирающих кислоту, отмахивающихся от молний, смеющихся над любыми ураганами и метелями, невообразимо устойчивых и прочных, рассчитанных — на всю бесконечную вечность…
Вот бы Архонты защищали мир — как строили лестницы.
***
Хэйс, как и обещал, вернул её обратно на Каденвер в целости и сохранности — и даже прямо домой, что было то ли галантно, то ли пугающе, то ли и так и этак. И первым делом Иветта (ну разумеется) попыталась записать на бумагу хотя бы пару слов из самой общей сути сказанного под Куполом Безмолвия.
Хорошо, что она догадалась забиться в большое и мягкое кресло. Ведь паралич чувствовался — парадоксально ощущался ещё как.
Как невозможность двинуться, дёрнуться, вздрогнуть, куда-либо деться, издать хоть какой-нибудь звук; позвать на помощь — и она видела кремовую стену, слышала ропот дождя, улавливала запах кесадилий, и могла дышать, и даже, кажется, потела; как, как, как, да как это вообще работало?!.
Ладно, всё, тихо, хорошо: Неделимый, их пришибленные преподобия и сумасшедшие сильнейшества могут оставить свои страшные секреты при себе!
На следующий день она пригласила Клавдия, Дориана, Лету, Астора и Энни на «максимально безобразную попойку».
Затем понасоздавала белых подвесок для пояса, наконец прочитала сборник «Не(у)ловимое» Калистры Хани́, решила плотно засесть за учёбу, однако быстро разочаровалась в этом унылом и гиблом деле; сотворила перстень для Дориана, прослушала тройной альбом «Спелый синий апельсин» Канувших-в-Лето (о чём очень сильно пожалела), перечитала «Тринадцать и шесть уроков безумного бога» Вива Лека — и повторила цикл с изменениями имён и названий, вдохновенно танцуя в перерывах.
(А точнее, бестолково трясясь под музыку. Ну что поделать, каждый пляшет, как умеет — и досуг проводит, как хочет.).
Она училась убивать время с особой жестокостью, чтобы потом применить полученный навык на семи с лишним месяцах; и идея была безупречной, план — безукоризненным, всё должно было пройти весело, приятственно и гладко, прямо-таки без сучка без задоринки…
Но двадцать шестого Нояра на Каденвер пришли Приближённые Вины.
Для разнообразия вечером, а не в ночи.
Глава 10. Кого защищаешь
…но существует в отношениях один истинный Переломный Момент — определённый миг, когда понимаешь, что всё: оказался ты в заднице бездонной, безвыходной и беспросветной.
Является им чудовищная секунда, в которую ты впервые ловишь себя на внезапном и всепоглощающем желании дать говорящему гадости о твоём неудачнике такого пинка, чтобы он, скотина, оказался на другом конце Материка, перелетел через Вековечный Монолит, брякнулся в Океан и там, булькнув в лица — морды? — ошалевших от нежданного подарочка судьбы рыб, просто-напросто сгинул.
Мол да, твой неудачник в быту — идиот и в облаках не витает, а живёт (и его привычка рифмовать всё, что видится, походу заразна); да, у него на голове воронье гнездо, а на ногах ботинки разного цвета; да, он отвечает медленно и с задержкой — но это потому что он за последние полдекады столько написанного на авирском прочитал, что уже на нём думает, и ему нужно время, чтобы свои мысли перевести на язык Создателей…
…и ты знаешь это, вот в чём дело; ты знаешь это, знаешь его, и уважаешь его, и ценишь его, и дорожишь им, и он неописуемо прекрасен, и не заткнуться ли вам всем прямо сейчас, и ох твою же мать.
Здравствуйте. Как говорят в Ирелии — приплыли.
И в гавань корабль не вернётся, даже не надейся — корпус пробит; учись жить с тем, что обратной
