Вдоль самой дороги не раз попадались по две-три избы с елкой, прибитой над крыльцом. Это были постоялые дворы, где можно было погреться и подкрепиться миской горячих щей и мягкими ржаными лепешками. Здесь скоплялось множество саней. Свернувшиеся клубком на кулях собаки, ворча, сторожили поклажу.
Обоз, с которым ехал Микитка, не останавливаясь, направлялся к Москве. Когда сани поднялись на пригорок, раздались возгласы:
— Вот она, наша Москва белокаменная![5]
Микитка увидел вдали, среди снежной равнины, холм, опоясанный красноватой каменной стеной. На холме сгрудились дома, терема, башни, церкви, колокольни, разноцветные купола и золотые кресты всяких размеров. Все это играло, пестрело и переливалось в лучах полуденного солнца.
Дальше, по рассказам возчиков, начиналась другая часть Москвы — Китай-город, где находились торговые ряды.
По засыпанным снегом полям, вдоль дорог, ведущих к Москве, тянулись черные вереницы домиков, каждый с маленьким двором. Здесь жили торговцы, мастеровые и всякий трудовой люд, который кормился около столицы.
— Эй, берегись, малец! Ожгу! — раздался крик, и острая боль полоснула по спине.
Микитка отбежал в сторону. Мимо него пронесся на сером в яблоках коне нарядный всадник в малиновом кафтане и мохнатой шапке из волчьего меха. За ним на горячих легких конях мчались другие, такие же нарядные всадники, с кривыми саблями у пояса. Только снежная пыль закрутилась за ними.
«Что за люди?» — думал Микитка, взобравшись на сани.
Новые, такие же лихие всадники промчались мимо. Микитка заметил, что у каждого к седлу были привязаны метла и мертвая собачья голова с оскаленными зубами. Все встречные опрометью бросились с дороги в стороны, в глубокий снег, и оттуда кланялись в пояс, срывая шапки, а всадники с гиканьем проносились мимо.
Микитка сидел в санях перепуганный, стараясь понять, что это за люди. Лошадь рысцой сбежала под горку и остановилась внизу, у мосточка. Там собрались другие возчики обоза.
— Кто это был? — тихо спросил мужиков Микитка.
— Опричники! Любимцы царя Ивана Васильевича, — ответил один, не раз бывавший в Москве. — Видел, у них метла на седле? Это значит, что они выметают изменников и ослушников царской воли. А еще у седла собачья голова — это значит, они грызут, как собаки верные, всех врагов царских.
МИКИТКА ЗАТЕРЯЛСЯ
Вскоре Микитка оказался на высоком берегу реки, широкой, засыпанной снегом, блиставшей серебром под яркими лучами солнца. Вверх и вниз по льду тянулись обозы, скакали всадники, стягиваясь к воротам красноватой стены Кремля и далее к стенам и башням Китай-города. Особенно много виднелось всюду пеших и конных воинов, стрельцов в ярких синих и красных кафтанах с пищалями или бердышами на плече.
— Эй, паренек, чего засмотрелся? Торопись и не отставай! Не ровен час — затеряешься. Уж город так город: от заставы до заставы пройдешь — не раз вздохнешь!
Микитка очнулся. Мимо него шел высокий молодец с русой бородкой, лихо заломив шапку на ухо, и, громко позванивая цепью, тащил за собой мохнатого бурого медведя. Сани, за которыми шел Микитка, были уже далеко впереди. Он бросился их догонять, с любопытством оглядываясь на ручного медведя.
Обозы свернули на лед. На берегу, по обе стороны дороги, тесно прилепились открытые ларьки. Чего только там не продавалось: расписные пряники в виде лошадок, резные игрушки, деревянные чашки, глиняные плошки, мороженые яблоки, каленые орехи, рукавицы, шапки, соленая рыба и горячие калачи — все, чего только не спросит прохожий.
А толпа здесь была сплошная, народ валом валил в обе стороны.
С трудом Микитка догнал свои сани и, ухватясь рукой за оглоблю, шел уже не отставая. Подъехали к каменным воротам с раскрытыми железными дверьми. Бесчисленные кони и пешеходы так сбили здесь снег, что саням пришлось ползти по бревнам, положенным вплотную поперек пути. Конь, надрываясь от натуги, едва вытянул сани и въехал под ворота.
За ними по сторонам толпились бородатые стрельцы с бердышами — топорами на длинных, в рост человека, топорищах. Они осматривали колючими глазами двигавшуюся толпу. Под воротами была особенная теснота.
Микитку оттерли от саней. С трудом он пробрался наконец вперед, отыскивая свои сани.
Внутри города, в узких улицах, сани двигались быстрее, а люди почти бежали. Справа и слева потянулись прилавки с нарядными и диковинными товарами: узорчатые сафьяновые сапоги десятками висели на стене, а под ними, на лотках, всякие женские и детские сапожки, чеботки, валенки и занятные живули[6], и седла, и конская сбруя, и переметные сумы, искусно сшитые из разноцветных кусков кожи. А далее — платки всякой раскраски, с цветами и разводами, и рукавицы и варежки.
Потянулись прилавки с нарядными и диковинными товарами.
Глаза у Микитки разбежались, и он забыл о своих возах. Привыкший к мирной тишине деревни, здесь, на шумной, крикливой улице, Микитка растерялся и удивлялся всему: и людям в нарядных кафтанах и шубах, и вереницам саней, одних с поклажей, других с знатными, разряженными седоками. Особенно его поражали бесчисленные воины, стоявшие повсюду на поворотах улиц и возле больших каменных ворот.
Вдруг толпа хлынула обратно и бросилась в боковые улички, а впереди послышались громкие крики:
— Пади! Пади!
Сани съехали в сторону, к стенам домов. Улица расчистилась, показались стрельцы. Они шли по пять человек в ряд, длинной вереницей, за ними ехали всадники на разукрашенных конях. Далее — три больших белых коня, запряженные гуськом, увешанные лисьими хвостами, везли сани. Переднего коня под уздцы вели два, должно быть, очень знатных человека, в высоких меховых шапках и шубах, крытых золотой парчой. На полозьях скользил обшитый красным сукном возок с маленьким окошечком в дверце. На дверце возка красовался вышитый золотом большой двуглавый орел, раскрывший крылья.
— Пади! Пади! — услышал снова крики Микитка и заметил, что все бывшие на улице попадали на землю, скинув шапки, и уткнулись бородами в снег.
Микитка тоже сбросил шапку и опустился на колени. Он успел заметить в раскрытом окошечке черные нахмуренные брови, горбоносое бледное лицо с небольшой черной бородкой и пронизывающие, сверкающие глаза под надвинутой бобровой шапкой.
Когда толпа поредела и сани снова двинулись по Дороге, Микитка побежал вперед, разыскивая своих возчиков, но нигде их не видел. Он слышал, как все переговаривались:
— Сам царь Иван Васильевич сейчас проследовал: то ли на богомолье, то ли творить суд и расправу.
Чем шумнее, чем люднее становилась улица, тем беспокойнее был Микитка: «Куда идти? Как найти своих?» Улицы загибались, по сторонам появлялись новые переулки, чередовались бревенчатые, изредка каменные дома; всюду были поставлены прилавки со всякой всячиной, где продавцы, и взрослые и мальчишки, зазывали прохожих:
— К нам милости просим с копейкой на восемь! Слову честному мы цену знаем и на деньги совесть не меняем!.. Выбирайте чего вашей
