– Нет, – прошептала я, отшатываясь назад. – Ты ошибаешься. Нет. – Меня постепенно охватывала паника, и я огляделась по сторонам в поисках путей отступления. Однако единственная дверь располагалась за спиной Сорена. – Я не… Мое тело не…
Нет. Нет. Я прекратила притворяться и пытаться скрыть свои эмоции. Любой, у кого имелись уши, мог различить ужас в моем голосе. Конечно, я могла рассуждать как гоблин. Конечно, я знала их логику и понимала, когда следует быть твердой, а когда лучше обойтись уговорами. Я также была неплохо подкована в законах и обычаях этих земель, насколько человеку вообще было доступно в них разбираться. Но только потому, что сотни лет я наблюдала за ними. Но я ничуть на них не походила! «Ты сможешь употреблять их пищу, владеть их оружием, обладать их способностями», – шептал голос в голове, который никак не желал затихать.
Сорен никогда не выглядел раньше опечаленным, и это выражение на его лице пугало меня.
Друзья. Для подобных ему дружба затрагивала скорее не эмоциональный аспект, а выгоду, которую можно было получить. По крайней мере, это все, что я готова была принять с его стороны. Друзьями считались те, кого ты с большей вероятностью захотел бы защищать, нежели убить, те, чью компанию ты бы предпочел, даже если бы у тебя был выбор. Друг мог даже гипотетически оскорбить тебя саркастическим замечанием и не вызвать немедленного желания убить его.
Другу можно было бы подарить изысканное охотничье облачение. Теперь все стало куда более понятным и многозначительным, чем еще час назад. Пожалуй, со стороны было бы сложно поверить, что мы с Сореном не являемся друзьями.
– Ты же знаешь, что я отношусь к тебе как к близкому другу, правда?
Сорен встал со стула и медленно приблизился ко мне, словно я была попавшим в ловушку животным. В каком-то смысле это правда. Я стояла без движения, позволив ему провести ладонью по моей щеке. Его пальцы коснулись свежих шрамов.
– Ты боишься меня сейчас? – спросил неестественно прекрасный гоблин. Я отвернулась, не в состоянии произнести ни слова. Но не из-за страха перед ним. А из-за ужаса перед самой собой и той, кем я могу стать. – В тебе еще слишком много человеческого, и оттого ты считаешь, что это моя извращенная попытка причинить вред, – мягко произнес Сорен. – Но это не так. Я предлагаю это именно потому, что ты мне небезразлична. Потому что я вижу твой потенциал, какой сильной ты можешь стать. То состояние, в котором ты сейчас находишься, – человеческое, мы всегда знали, что оно гораздо слабее нашего. В Писании сказано: ваш род был создан из пепла и древесины, тогда как наш – из крови и огня. Не твоя вина, что боги наделили тебя недостатками. Даже самые сильные из гоблинов иногда чувствуют соблазн поддаться эмоциям. Просто мы можем противостоять этому соблазну.
– Я не… Я не хочу… – Дыхание хрипло вырывалось из груди. Однако отказываться было бесполезно. Если он примет решение, я не смогу помешать. Я не могла помешать даже собственному телу эволюционировать, не убив себя, если это действительно происходило. И даже этот вариант был отнят у меня много лет назад. Если на то будет его воля, он своего добьется.
Но я продолжала умолять, как жалкий ребенок. Хотя прекрасно знала: это не поможет.
Когда Сорен заправил прядь волос мне за ухо, я вздрогнула.
– Обещаю, ты скоро все поймешь. Клянусь. Мы друзья, Яннеке, и я делаю это ради тебя самой.
Я лишь стояла, не шевелясь. Каждая клеточка моего тела хотела кричать, плакать, просить, сражаться, спорить и убегать до тех пор, пока он не передумает. По крайней мере, это бы показало ему мою человеческую трусость. Доказало бы, что я ни капли не похожа на них. Однако я лишь молчала, и непроизнесенные слова растворялись в тишине.
– Ты присоединишься ко мне во время Охоты, – добавил Сорен. – В качестве начальника кавалерии или целительницы. Ты умная и способная. И не придется волноваться, что меня предадут и убьют, чтобы заполучить силы. Как я и говорил, так переход состоится гораздо быстрее.
Я отшатнулась, притрагиваясь к коже в тех местах, где он меня недавно касался, будто чувствуя ожог.
Глаза щипало от непролитых слез, и меня саму удивило спокойствие в голосе, когда я наконец ответила:
– Я могу быть свободна?
– Выезжаем завтра. – Сорен кивнул. – На рассвете. Будь готова. И поспи немного.
Я кивнула и направилась к выходу из комнаты, чувствуя себя как обледенелая с ног до головы статуя. «Ты не можешь этому сопротивляться, – шептал мне тихий голос в голове, – это уже давно назревало».
– Яннеке? – окликнул он. Какое право он имел выглядеть таким обеспокоенным? Он же всего-навсего бездушный монстр.
– Да?
– У тебя нет причин бояться.
3. Недавно разбитое сердце
В королевском дворце не оказалось святилища. Негде было оплакать мертвых. Вероятно, потому, что гоблинов не слишком-то заботили умершие. Но если бы святилище было, мне следовало бы проводить там коленопреклоненной дни и ночи, вымаливая прощение у людей моей деревни, у моих родных, которых вырезали, как скот, пока я спасала свою шкуру. А еще у моего отца за то, что я забыла его наставления, забыла, что обитатели Пермафроста – наши враги. Вместо этого я брела по темным коридорам и вырезанным из камня залам, не имея ни малейшего представления, куда направляюсь.
Слезы жгли глаза, но я не могла сейчас разрыдаться. Просто не могла. Последний раз, когда я плакала и жалела себя, был больше десяти лет тому назад, и я не позволю боли снова взять верх надо мной. Я не могу сейчас позволить себе слабину. Я могу быть сильной ради погибших родных.
В руках я вертела изогнутый железный гвоздь. Пока он не обжигает мне ладони, я точно знаю, что остаюсь человеком. Волна облегчения пронеслась по моему напряженному телу, согревая, будто солнечными лучами. Но если Сорен настоит на своем, то это продлится недолго. И моя радость быстро умирала. Мой хозяин был в чем-то прав: я привыкла к жизни гоблинов ради выживания, вопреки всем ожиданиям. Горевшая искра в моей душе сопротивлялась самой идее сдаться и умереть. Я хотела жить. Я должна была жить.
Но адаптироваться к жизни гоблинов не означало стать одним из них. Не могло означать. Я не являлась монстром. И не собиралась им становиться, ведь их холодным разумам чужды эмоции, за исключением удовольствия от убийства. Они олицетворяли все то, что отец научил меня ненавидеть, еще когда я была совсем маленькой.
Я торопливо шагала по темным коридорам дворца, отчаянно сжимая в кулаке гвоздь, и он впивался в кожу
