Однако здесь решающим фактором было то, что наши захватчики не являлись людьми.
Старшие из гоблинов особенно славились своей безжалостностью и упивались властью, которую имели над рабами, в то время как молодые, подобно Сорену, были склонны считать пленников частью своих владений. Но в любом случае нас удерживали против воли. Таким образом, хоть сама ситуация и была похожа на человеческие обычаи, взаимоотношения между хозяевами и слугами отличались.
Если бы я принадлежала кому-то другому, то ни за что бы не осмелилась сидеть за столом с показным безразличием и перебрасываться язвительными замечаниями с тем, кто охотился и убивал других гоблинов ради удовольствия. И все же я находилась рядом с Сореном уже так давно – пусть решения принимались и не по моей воле, – что знала его чуть ли не лучше себя самой.
Молодой слуга поставил на стол поднос с едой: сырыми почками и сердцем, еще каким-то мясом, ядовитыми клубнями и яйцами различной степени готовности. Лично я никогда даже не пыталась попробовать местные деликатесы.
Человеческие фрукты и овощи не росли на землях Пермафроста. Во всяком случае, не так, как мы привыкли. Побеги кукурузы норовили задушить сборщика, хлопок мог взорваться, если неосторожно к нему прикоснуться, фрукты то и дело нападали, обрушиваясь с веток. В общем, сбор урожая всегда был опасным занятием.
Прежде чем поклониться Сорену, раб бросил на меня еще один взгляд. Заметив это, гоблин жестом подозвал юношу, и тот приблизился на трясущихся ногах. Выслушав приказ, высказанный шепотом на ухо, слуга заметно успокоился и вышел из комнаты.
Я не могла сдержать жалости к несчастному. Пусть он и считает меня ручной собачонкой, но я слишком хорошо понимала, каково быть рабом жестокого хозяина. Если уж я считала некоторые… несовершенства Сорена любопытными и иногда не могла его понять, то остальным он наверняка казался полной загадкой. Приятное впечатление особенно разрушало то обстоятельство, что лорд сейчас разрывал острыми клыками сырое мясо, периодически помогая длинными пальцами с когтями.
– Тебе тоже следует поесть, – заметил он, пока я наблюдала за стекавшей по его рукам кровью. – Ты всегда так мало ешь.
– Я в порядке.
– Действительно? Последний раз ты питалась чем-то настоящим по меньшей мере пару недель назад. А еще выглядишь такой истощенной и уставшей, что даже у кругов под твоими глазами есть круги под глазами. Снова мучили кошмары?
– Я могу сама с этим разобраться, – тихо ответила я, отводя взгляд в сторону, чтобы не смотреть Сорену в глаза.
– Но тебе не обязательно разбираться с этим в одиночку.
– И чем ты поможешь? Споешь колыбельную? – резко отозвалась я.
– Должен уведомить, что голос у меня чрезвычайно приятный, – усмехнулся собеседник, и я совершенно некультурно фыркнула в ответ.
– Если так за меня беспокоишься, я могу снова сделать глоток нектара. – Этот напиток был священной питательной субстанцией местных, и название придумали разумные человеческие существа Пермафроста. А еще он привязывал вкусивших его к землям этой страны и мог поддерживать их здоровье, пока те не покидали границ королевства. Я попробовала нектар давно и пила его уже много раз с тех пор. Несмотря на сладость, напиток всегда горчил у меня на губах от воспоминаний, как после рабства у Лидиана меня пришлось исцелять.
– Как пожелаешь. – Сорен отставил в сторону тарелку. – Ты хотела знать, зачем я тебя позвал, так?
По спине пробежал холодок. Мы приближались к сути беседы. Я стерла эмоции с лица и скользнула за толстую стену, которую выстроила в сознании, чтобы уберечь свой разум. Но пока я собиралась с духом, дверь снова отворилась. Молодой раб вернулся, в этот раз с золотым кубком в руках, который быстро поставил передо мной и моментально ретировался, даже не взглянув на меня.
Я пристально посмотрела на чашу с мерцающей красноватой жидкостью, прежде чем отпить глоток сладкого нектара.
– Отличная догадка.
– Слишком хорошо тебя знаю, – пожал плечами Сорен. – Именно поэтому нам нужно кое-что обсудить.
– Значит, давай обсудим. – Я сделала еще один глоток и ощутила прилив энергии.
– Большинство людей умирают гораздо раньше, – начал он, положив подбородок на руку. – Просто растворяются, прожив несколько лет в Пермафросте. Ты же являешься аномалией и потому так интересна мне.
Я внутренне напряглась, услышав тепло в голосе собеседника. Если от остальных гоблинов я опасалась холодности, то самым опасным в Сорене была именно теплота, которая означала, что он пытается наладить взаимоотношения, что он ценил меня в достаточной мере, чтобы разговаривать подобным образом. Теплые отношения были гранью между врагом и другом и не вписывались в мою картину мира. Он это знал.
– Я рада, что могу услужить тебе.
– И это, кстати, правда. А еще я замечал, как ты растешь в течение последних месяцев, и это навело меня на мысль, что ты готова.
– Готова к чему?
– К переменам. – Его сиреневые глаза выжидательно уставились на меня. – Вернее, к Перемене.
Озарение окатило меня, словно опрокинутое ведро ледяной воды. Для людей, живших в землях Пермафроста, было доступно несколько путей. Одни умирали, оставаясь собой до последнего вдоха. Некоторых рабов освобождали в случае смерти их господина. Другие служили новому хозяину, которому приходилось рассчитывать на силу заклятий, привязывавших к земле, и волю умершего гоблина. И совсем уж редко бывало, что у кого-то обнаруживался необходимый набор качеств, позволявших биологически адаптироваться к местной природе. Помимо этих черт необходимо было обладать приятельскими отношениями с господином, чтобы тот мог посчитать раба достойным пополнением рода гоблинов. Такие люди могли пройти ритуал Перемены. В сочетании с временем, проведенным на землях Пермафроста, полным погружением в культуру населявшего страну народа и постепенной трансформацией, которую претерпевало тело, этот человек становился гоблином. Приемным ребенком земель.
Нет. Я так быстро подскочила на ноги, что опрокинула стул. Нет. Нет. Нет. Нет. Сердце бешено колотилось, и я больше не контролировала эмоции, которые так старательно сдерживала. Нет. Нет. Он обманывает меня. Вспомнился брошенный на меня взгляд худого раба. Сначала в его глазах плескались обвинения в предательстве и чистая ненависть. Но когда он вошел во второй раз,
