все утренние звуки смолкли, но вскоре возобновились, столь же необузданные и бойкие, что и раньше. Но их гула оказалось недостаточно, чтобы вытеснить из головы Ревны другие, которые она слышала до этого. Глухое хлюпанье парня, рухнувшего под ударом острого клинка. Судорожные, булькающие вдохи солдата, которого Линне уложила первым. Гулкий удар, словно нанесенный мясником по самому лакомому куску. Они застряли в мозгу, возвращаясь снова и снова.

– Не думай, – посоветовала ей Линне.

Смех Ревны прозвучал будто из ржавой трубы.

– Легко сказать.

Если не думать об этих покойниках, в голову упорно полезут мысли о руках или об ампутированных ногах, с каждым шагом болевших все больше и больше. А что, если Змей нарушил ее связь с Узором? Что, если она вернется домой, лишившись того единственного дара, который в ней ценил Союз? Она ударила костылем об обледеневшую землю.

– Сосредоточься на чем-нибудь другом. Поговори со мной.

«С тобой поговоришь», – подумала Ревна, но вслух спросила:

– О чем?

– Да о чем угодно. Расскажи о своих протезах. Что случилось с твоими ногами?

Ревна сильнее сжала в руках костыли.

– А с чего ты взяла, что я захочу об этом говорить?

Линне сдавленно, смущенно закашлялась, выдавая охватившее ее чувство вины. Этого было достаточно, чтобы Ревна опять чуть не расхохоталась.

– Несчастный случай. Я о нем практически забыла.

Перед ее мысленным взором мелькнула тень телеги, огромная лошадь и жилистый человек, затмивший собой солнце. Она помнила, как ее везли в тамминский госпиталь – рядом сидел плачущий отец. Помнила, как ее стошнило, когда она впервые увидела, что у нее укоротились ноги. Помнила, как посреди ночи тянулась к пальцам, плача от колющей боли в фантомных конечностях. Помнила боль от первых протезов, глубоко врезавшихся в кожу. И помнила другую боль, новую и всепоглощающую, охватившую ее в тот момент, когда она поняла, что теперь больше никто не будет относиться к ней, как раньше.

Однако делиться всем этим с Линне у нее не было никакого желания, и она лишь сказала:

– На меня наехала телега.

– Звучит как полный трындец… то есть… я хочу сказать… это ужасно…

Линне прошла вперед, чтобы убрать с дороги упавшую ветку.

– После того несчастного случая я стала больше экспериментировать с Узором, – продолжала Ревна, – и если бы не он, меня бы здесь, скорее всего, не было.

– Какой бы дурак упустил такой шанс? – пробормотала Линне.

От холода, страха и воспоминаний Ревна пришла в ярость.

– Зачем ты здесь осталась? Беги в свой Интелгард и расскажи о Змее, станешь великим героем. И не прикидывайся, что не можешь уйти.

– Солдаты не бросают братьев.

Линне пнула ветку, та промелькнула в воздухе и ударилась о дерево. Солнечный луч обрисовал ее профиль, высветил все, вплоть до снежинок на ресницах.

– Не надо делать вид, что у тебя нет выбора. Ты хоть и генеральская дочь, но так и не научилась хорошим манерам. Или, может, у тебя ампутировали способности к общению?

Линне замерла. Ревна видела, как по ее лицу метались эмоции, будто она не могла определиться и выбрать из них одну. Гнев, вина, боль. А когда Линне заговорила, голос у нее был спокойный и чуть ли не дружелюбный.

– Отец учил меня относиться к людям с уважением, но в Союзе перед ним все лебезят и пресмыкаются, поэтому он никогда не был для меня примером. А когда я грубила, это приводило моих воспитателей в отчаяние, от чего становилось еще смешнее.

– А что по этому поводу говорила твоя мама? – спросила Ревна.

Линне ссутулилась, ее щеки полыхнули румянцем.

– У меня не было мамы. Родив меня, она уехала обратно в Дой-Унгурин.

– Ой…

Теперь Ревна нечаянно задала неудобный вопрос. Она никогда не слышала ничего о жене генерала Золонова, поэтому, когда они пошли дальше, никак не могла придумать, что сказать еще.

– И ты никогда к ней не ездила?

Линне зашагала с ней рядом.

– Байябар Энлюта была объявлена врагом Союза, – сказала она.

Ревна с шумом втянула воздух.

– Так это твоя мать?

– Дой-Унгурин согласился стать аффилированным членом Союза после десятилетий боевых действий, которые то прекращались, то возобновлялись. Элтай Байябар переговорами добился мира, но его дочь Энлюта отказалась его соблюдать.

– Никогда об этом не слышала.

– Это было частью мирного соглашения, но она уехала до того, как оно обрело официальный характер, и отец пожелал сохранить все в тайне. Он не хотел, чтобы разорванный брачный контракт стал пятном на его репутации. – Линне помолчала, внимательно вглядываясь в окрестности. – Он нашел какую-то крестьянку, согласившуюся стать его женой, и объявил ее моей матерью. Сама я узнала обо всем только после ее смерти.

От чего так залились краской щеки Линне? От холода или от чего-то еще?

В глазах Союза Байябар Энлюта была воплощением бунта. Ревне очень хотелось спросить Линне, каково ей было осознавать, что родная мать олицетворяет полную противоположность ее убеждениям и принципам. И каково ей было узнать, что отец врал Линне.

– Я думала, что ложь – это враг Союза. Ты сильно злилась, узнав, что он утаил от тебя правду?

– Вера и преданность тоже важны, а у моей матери не было ни того, ни другого.

Линне дохнула холодом, и они двинулись дальше.

Какое-то время они шли молча, и Ревна уже было подумала, что разговор окончен, но затем Линне сказала:

– Может, он боится, что я окажусь такой же, как она.

Ревна рассмеялась.

– Ты самая строгая пуританка из всех, кого я видела.

И именно поэтому такая невеселая.

Линне пожала плечами.

– Я тоже его бросила, как и она. Потом, как и она, пошла сражаться. Ни одна живая душа не считает, что мы с ним похожи. Он хотел, чтобы я стала леди, идеальной девушкой Союза.

Ревна совсем не ожидала, что ипостась девушки Союза, оказывается, так же не подходит Линне, как и ей самой.

– Я уверена – он тобой гордится.

– Да плевать мне, гордится он или нет, – ответила Линне, слишком быстро, чтобы Ревна ей поверила.

Они подошли к стволу гнилого дерева, лежавшему на тропе.

– Ты сейчас будешь смеяться, – сказала Ревна, когда Линне через него перепрыгнула.

– Что-то не хочется.

Линне протянула руку, чтобы помочь ей преодолеть преграду.

– Ну тогда посмеюсь я. Твоя мать прячет в степи повстанческую армию, а мой отец отбывает пожизненный срок в Колшеке.

Не говоря уже о том, что, если они смогут перевалить через горы, Линне отпустят из-за отца-генерала, а Ревну почти наверняка отдадут под суд – и тоже из-за отца, только ее отца-узника.

* * *

В закатном сиянии Каравельские горы сияли, как огонь богов. У края неба, над горизонтом, золотистыми, красными, оранжевыми и пурпурными полосами слоились облака, даря восхитительную вечернюю зарю и вместе с тем обещая убийственную вьюгу.

– Когда она разразится, мы будем в горах? – спросила Ревна.

– Нет, к тому моменту уже их пройдем.

Линне остановилась и перевела свой внимательный взгляд с кряжа на бежавшую перед ними тропинку.

– Все будет хорошо.

Ревна

Вы читаете Мы правим ночью
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×