– Это точно, не пытаешься, – отрезала Ревна, – ты пытаешься избавиться от чувства вины.
Затем повысила голос и добавила:
– И без конца себя обвиняешь, будто я умираю из-за тебя. Очень хочешь, чтобы я выжила, а что будет потом – тебе все равно. Попасть в тюрьму, оказаться лицом к лицу со скаровцами – придется мне, а не тебе. Поэтому, если ты собираешься бросить меня, лучше брось сейчас.
– Не указывай мне, что делать.
Ревна быстро повернулась и посмотрела ей в глаза.
– А почему тогда ты без конца указываешь мне? Я поступила на службу, чтобы защитить семью, но…
Мама, Лайфа. Все, что было ей близко, сгорело. Как это пережить? И какой смысл на что-то еще надеяться?
– …но сама их и убила. Ты хочешь вернуть меня домой только для того, чтобы я выкопала две пустые могилы, а потом предстала перед судом за измену?
Линне подалась вперед, хотя не понимала толком, куда положить руку. В ее глазах застыли гнев, суровость, отчаяние.
– Мы выясним, что случилось с твоей семьей. Нельзя сдаваться только потому, что ты о них ничего не знаешь.
– Я-то как раз знаю, что с ними случилось! – закричала пилот.
Линне отпрянула. Ревна подтянула колени к груди. Сломанный протез врезался сзади в бедро, но ей до этого не было никакого дела. Это все, что у нее осталось от отца. Несчастного отца, которого у нее отнимали по одному кусочку, по одному обрывку, по одному воспоминанию.
– Случилось то, что туда прилетела я, – прошептала она, – на мне лежит проклятье. Оно убивает всех. Отец в тюрьме. Дома больше нет. Если бы не я, Катя, Елена, Надя и Ася остались бы живы.
А Линне сейчас была бы в полной безопасности на базе.
– Твоей вины в этом нет, – сказала штурман.
– Но все это сделала я.
Линне отодвинулась в сторонку и начертила на снегу жар-птицу Союза. Ревне хотелось столкнуть ее со склона горы. Ее тошнило от того, что Линне без конца орала, хамила, разглагольствовала в духе риторики Союза и ругалась, как его солдат.
Но когда Линне наконец заговорила, ее голос был ласковым и мягким.
– На меня не ляжет твое проклятье.
Каждый вдох давался Ревне с трудом. У нее слишком натянулась кожа, слишком чесались глаза, она не смогла ничего сказать и лишь покачала головой.
В голосе Линне появились сила и уверенность.
– Нет на тебе никакого проклятья. Сколько раз ты спасала мне жизнь, а? Меня буквально все в тебе бесит. Ты зануда, страдалица, вечно отравляешь другим жизнь и принижаешь свои способности. А когда один-единственный раз решаешь проявить мужество и храбрость, застреваешь на полпути в каких-то долбаных горах. Но ты не проклята и, если умрешь, это ничего не исправит.
Ревна чувствовала на себе взгляд Линне, но не могла поднять на нее глаза. Мир вокруг постепенно затуманивался. Линне накрыла ее руку ладонью.
– И неважно, подруги мы или нет. Ты поступила служить в полк ночных бомбардировщиков, чтобы защищать других, и не раз спасала меня. Я не могу просто так взять и уйти.
– Ради чего мне возвращаться?
Что Союз от нее потребует, то она и даст. Так или иначе, ей все равно не миновать смерти.
– Я не буду узницей Союза. И не тебе за меня решать. Только не здесь.
Она заставила себя посмотреть на Линне и встретилась с ней взглядом. Злости в глазах штурмана больше не было. Теперь там плескалась безнадежная мольба, показавшаяся пилоту невыносимой. Но взор она так и не отвела, и чем дольше смотрела, тем меньше в них становилось мольбы и тем больше отчаяния.
Наконец Линне отвела взгляд.
– Ты права, – сказала она и посмотрела вниз на свои дрожащие руки, – но это не должно стать для тебя концом.
Ревна покачала головой, однако Линне упорно гнула дальше.
– Я понимаю, все, что происходит по ту сторону гор, ты видишь иначе. Да, дома ты действительно предстанешь перед судом. Но предстанешь вместе со мной. А когда все закончится, мы выясним, что случилось с твоими близкими. Я не брошу тебя – ни потом, ни сейчас. Потому что верю в тебя.
Надежда Линне казалась такой искренней и нетипичной, что душа Ревны вдруг потянулась к ней. Может, они и в самом деле вместе смогут пройти через этот судебный процесс; может, и в самом деле попытаются отыскать ее семью.
Но она боялась того, что им в итоге предстояло найти.
– Ты сказала, чтобы никаких пленных.
– Ревна… – прошептала Линне.
В ее глазах мелькнула последняя надежда, и Ревна почувствовала, что та наконец поняла ее. Линне знала, что Ревна права, но не могла ее бросить, если она, конечно же, не замерзнет до смерти.
Или не умрет по другой причине.
– Дай мне пистолет.
Линне застыла на один долгий миг. Затем Ревна услышала щелчок застежки ее кобуры, и рука Линне мягко опустилась ей на колено, обвив пальцами оружие.
Пистолет эльдов в глазах Ревны то расплывался, то приобретал четкость. Такие стволы представляли собой странную вещь – смерть в небольшой упаковке. Первым человеком, которого ей удастся убить, станет она сама. Неизбежный конец, рок, которого не избежишь, как ни пытайся. Она представила вес оружия в своих руках. Но все равно за ним потянулась.
Ей хотелось умереть с отрадными мыслями в голове. О маме, папе и Лайфе, о том, как они вновь соединятся и обретут счастье. Чего в этой жизни уже никогда не будет, потому что из Колшека не возвращаются, а форпост Таммин стерт с лица земли.
В воздухе пахло снегом и металлом. Ревна растрескавшимися, трясущимися руками подняла пистолет. Дрожь. Ее руки дрожали. Она крутила пистолет, и мысли ее перескакивали с одного на другое. Вот Магдалена весело спорит с другими инженерами. Вот ее покрытые струпьями пальцы царапают спусковой крючок. Вот капуста, стрельбище и отвратительная еда в столовой. Вот ствол – длинный, тонкий и убийственный. Вот серебристый Узор под крыльями.
А вот Тамара – она ей поверила. И Церлин, тоже поверивший в нее. Все девушки, оказавшие ей доверие. И она сама, доверявшая им.
Даже Линне.
Нет, Ревна не была проклятьем. Проклятьем для нее был Союз. Она могла дать ему себя уничтожить, но могла и вернуться в Интелгард, потребовать, чтобы ее приняли, как солдата, и запросить список выживших в Таммине. Война длилась вечно, но этой войной была и она сама. Она и любой другой, кто мог совершить что-то, выходящее за рамки планов Союза. Можно было сдаться, но можно было пойти дальше с высоко поднятой головой. Можно было переложить проблему Эльды на плечи других, но можно было наслать на врага проклятье Союза, чего раньше никто не делал.
И если эта война от нее отказалась, то не пошла бы она на хрен.
Она положила пистолет обратно на
