– Знаешь, а я ведь могу подумать, что ты, Дима, – атеист, – сказал он угрожающе медленно.
Леднев промолчал, с любопытством разглядывая его, как неизвестный науке вид. Кокурекин тоже молчал. Пауза тянулась. Наконец он хлопнул ладонями по коленям и встал.
– Ладно, хрен с тобой. Хрен с тобой.
Криволапым своим, карликовым шагом он поковылял в прихожую.
– Мишка! – позвал Леднев. – Так, а приходил-то ты зачем?
Кокурекин обернулся, подумал и с тяжким вздохом обронил:
– Ну, как зачем. Ты же все понял сразу. «Идущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день». Душу твою спасти хотел. Исповедать и причастить Святых Христовых Тайн.
Голос Кокурекина впервые звучал серьезно и даже сострадательно.
Леднев опустил голову.
– Ах, вот как. Значит, меня приговорили все-таки.
– Все приговорены. Наступают последние времена.
Он наклонился и достал из мусорного ведра клочок анархистской листовки. Помахал им в воздухе:
– Хаканарх.
Леднев изумленно рассмеялся:
– Господи! И ты туда же! Что за бред?
– А ты сидишь на Луне и ничего не замечаешь?
– Нет, ну… Мою бригаду ассистентов хакнули. И еще зачем-то базу клиентов… Но это как во время землетрясения, когда на тебя бежит лава, сказать: а вы знаете, я тут заметил какую-то сейсмическую аномалию.
– Ага. Если бы только. Взломали Центральное Облако данных и Головной компьютер КТД. Хакнули всю канцелярию, все банки…
– Все банки… – рассеянно проговорил Леднев, покрываясь холодным потом.
Кокурекин многозначительно кивнул и снова помахал обрывком листовки.
– Стена! – крикнул Леднев, вскакивая. – Проверить работу клон-банка!
– Работа прекращена 95 минут назад, – ответила стена. – Режим криоконсервации отменен. Все биоматериалы аннигилированы.
Леднев бросился в операционную. Там, в глубине зала, все так же под защитой лазерной решетки, высилась передвижная башня клон-банка. Но уже издалека, сквозь решетку, он увидел катастрофу – термоиндикаторы на всех ячейках мерцали безжизненным тускло-красным светом.
– Стена, – охрипшим голосом сказал Дмитрий Антонович. – Запустить поиск. Ключевое слово «молодильное яблоко». Найти все документы.
– Объект не найден.
– Проверь еще раз. Проверь локальные диски главного компьютера. Ключевые слова: молодильное яблоко, нск-терапия, кощеева игла.
– Нет результатов.
– Облако. Запрос к Центральному Облаку. Показать данные всех филиалов по объекту «Клон-Банк».
– Объект не найден.
– Фармацевтический завод «Молодильное яблоко».
– Объект не найден.
Леднев вернулся в кабинет, циркульным шагом прошелся из угла в угол, остановился посередине, уставился в пол и, разведя руками, пробормотал:
– Прекрасно. Отличный денек. Клон-банк протух. Документов нет. Фабрики нет. Ничего нет.
– Ну-ну… Без паники, Дима, – ласково сказал Мефодий. Он так и стоял у вешалки в прихожей. – Все ведь можно исправить. У тебя ведь есть формула? – он постучал себя пальцем по виску. – Ты ведь помнишь ее?
Леднев упал в кресло и зло рассмеялся.
– Так ты за этим пришел? За формулой? И как ты надеялся ее получить?
Его тон и смех сбили с толку Мефодия. Но приободрясь, он прогудел торжественным церковным басом:
– Через таинство исповеди. Пред лицом смерти. Присмотрись – и ты увидишь ее совсем близко.
– Я только рожу твою вижу. Если так выглядит смерть – значит, я умру от смеха.
Мефодий крякнул:
– Я серьезно, Дима. Исповедаться тебе надо. Снять с души грех.
– Какой? У меня их много.
– Сам знаешь какой. В котором ты ни разу не признался.
Намекает на Кохана, собака. Неужели и правда верит во все эти слухи.
– Проваливай.
Мефодий покачал головой и кряхтя полез обратно в свою шубу.
– Не обижайся, чувак, – сказал ему на прощание Леднев. – Но это была глупая затея. Им следовало бы подослать хотя бы кого-то другого. Без фантазии действуют, по шаблону. Подсылают студенческого друга. А какой ты мне друг, Миша? Ну, согласись. Ты ведь меня всегда ненавидел.
– А за что тебя любить? – Мефодий хлопнул дверью.
34. Праздник Единения
– Так, – говорит Ментор. – Помните, какой завтра день?
– Да, – отзываемся скучным хором. – Девятое мая, День Великого Единения Двух Священных Книг.
– Не слышу радости.
Кто бы говорил! Ментор вернулся из ссылки надтреснутым и серым, как высохший кусок хозяйственного мыла.
– Понимаю, – он шагает между партами и постукивает указкой по ладони. – Вам, разгильдяи, оболтусы, лодыри, обидно, что праздник в этом году выпадает на воскресенье, а не на будний день. Что тут сказать… Меня это тоже бесит.
Класс грохнул.
– Цыц! Значит, так… Не расслабляться! Завтра мы идем в гости к нашим побратимам-комусам из 4-го медресе. Так вот. Дорогие мои кохры, не подведите меня. А то прокляну! Ведите себя достойно. И чтобы все было гладко. А не как в прошлом году.
В прошлом году, когда вайнахи были у нас гостями, праздник закончился мордобоем и двумя ножевыми ранениями. И все из-за Юлдус, первой красавицы в медресе, – она на кого-то из наших парней засмотрелась. Досталось и бедной Юлдус, и тому парню. У них там все строго. Мальчики и девочки учатся раздельно, ведут хозяйство раздельно, едят раздельно – только на праздники собираются вместе. Говорят, скоро, к десятой годовщине Двуединокнижия, у нас тоже так будет. Но я не застану.
Медресе похоже на маленькую квадратную крепость с минаретами по углам и мечетью внутри, в дальнем конце двора. Двор обсажен молодыми деревцами и окружен с одной стороны кельями учеников, а с другой – летними и зимними классами. После торжественной части по земле раскатывают ковры, выносят колонки, и начинается концерт. «Здравствуй, мама, возвратились мы не все», – поет русский народный ансамбль музыкальных роботов под исламскую музыку – печальные, как пыль степей, звуки танбуров летят куда-то и все никак не могут взлететь, их догоняет утиный крик зурны, и все сокрушает слоновий рев карнаев, грохот давулов и литавров: «День Победы! День Победы! День Победы!»
И сердце мое сокрушено. Я снова вижу Тимура вместе с Оленькой. Кажется, они ссорятся: ее руки резко и зло жестикулируют – но меня это не утешает, потому что он отвечает ей ласково, я читаю по его губам: «Ну, что ты, что ты… Маленькая моя баобе»[20]. И почему я решила, что такой, как он, может любить такую, как я?
На ковры выбегают девушки в национальных костюмах – объединенно-фольклорный ансамбль песни и пляски братских народов – и плывут, и кружатся, как моя голова. Смеркается. Когда же это кончится? Никогда. «А теперь – дискотека! По случаю великого праздника Двуединокнижия, согласно указу Государя, всем кохрам и комусам дозволено танцевать совместно, как отрокам, так и девицам! Танцуя, будьте бдительны, соблюдайте целомудренную дистанцию». Из келий выносят светомузыку, организаторы бегают, что-то к чему-то подключают, путаясь в проводах.
Все-таки они рассорились. Тимур с отчужденно-загадочным видом стоит в одном углу, Оленька с глазами скорбящей мученицы – в другом. Ее увещевают подруги. Взвизгнув динамиками, грохнула музыка, рассыпались во тьме разноцветные огни, пульсируя в ритме крови, понеслись по кругу мотыльки зеркальных шаров. Дэмц-дэмц-дэмц-дэмц. В резких вспышках мелькают изломанные тени танцующих. Разбитый по кадрам Тимур движется в круге.
Я закрываю глаза. Дэмц-дэмц-дэмц-дэмц. И ветер, и дождь, и солнце, и трава, и
